10 гениев литературы - Елена Кочемировская

Толстой с головой ушел в самую разностороннюю деятельность – занимался сельским хозяйством, работал в качестве мирового посредника, вызывая злобу и доносы окрестных дворян; главным же его делом теперь стала народная школа и развитие собственной педагогической системы.

Яснополянская школа принадлежит к числу самых оригинальных попыток педагогической деятельности, когда-либо сделанных в истории: Толстой решительно восстал против всякой регламентации и дисциплины в школе; единственная метода преподавания и воспитания, которую он признавал, было полное отсутствие методы. Никакой определенной программы преподавания не было. Единственная задача учителя заключалась в том, чтобы заинтересовать класс: «С собою никто ничего не несет, – ни книг, ни тетрадок. Уроков на дом не задают. Мало того, что в руках ничего не несут, им нечего и в голове нести. Никакого урока, ничего, сделанного вчера, он не обязан помнить нынче. Его не мучает мысль о предстоящем уроке. Он несет только себя, свою восприимчивую натуру и уверенность в том, что в школе нынче будет весело так же, как вчера». Несмотря на этот крайний педагогический анархизм, занятия шли прекрасно. Их вел сам Толстой, при помощи нескольких постоянных учителей и нескольких случайных, из ближайших знакомых и приезжих.

Собственные идеи Лев Николаевич изложил в специальных статьях, доказывая, что основой обучения должна быть «свобода учащегося» и отказ от насилия в преподавании. В 1862-м издавал педагогический журнал «Ясная Поляна» с книжками для чтения в качестве приложения, ставшими в России такими же классическими образцами детской и народной литературы, как и составленные им в начале 1870-х годов «Азбука» и «Новая азбука».

Соединенные вместе, педагогические статьи Толстого составили целый том собрания его сочинений. Однако современники писателя не обратили на них никакого внимания. Мало того: из-за нападок Льва Николаевича на европейскую образованность и на излюбленное в то время понятие о «прогрессе» многие решили, что Толстой – «консерватор», и это представление держалось около 15 лет.

Малое внимание, которое было уделено педагогическим статьям Толстого, объясняется отчасти тем, что им тогда вообще мало занимались: критик Аполлон Григорьев справедливо озаглавил свою статью о Толстом (1862): «Явления современной литературы, пропущенные нашей критикой». Чрезвычайно радушно встретив дебюты Толстого и «Севастопольские рассказы», признав в нем великую надежду русской литературы, критика затем лет на десять-двенадцать, до появления «Войны и мира», охладела к нему, ей был не интересен писатель, интересовавшийся только вечными вопросами.

Весной 1862 года Лев Николаевич почувствовал серьезное недомогание и решил отправиться лечиться «на кумыс». Во время его пребывания в башкирских степях в яснополянской школе произошло неожиданное событие, которое привело к тому, что Лев Толстой прекратил учительствовать.

Подробный рассказ об этом приводится в воспоминаниях Е. Маркова: «Как мировой посредник первого призыва, горячо сочувствовавший делу освобождения крестьян, граф Л. Толстой действовал, разумеется, в таком духе, который страшно ожесточил против него огромное большинство помещиков. Он получал множество писем с угрозами всякого рода: его собирались и побить, и застрелить на дуэли, на него писали доносы. Как нарочно, в то самое время, когда он стал издавать журнал «Ясная Поляна», в Петербурге появились прокламации разных тайных противогосударственных партий, и тогдашняя полиция деятельно разыскивала, где скрывается печатающая их типография. Кто-то из озлобленных на Толстого местных обывателей тонко сообразил, что где же и печататься тайным листкам и подметным воззваниям, как не в типографии журнала, издаваемого не в городе, как у всех честных людей, а в деревне, позабыв, однако, взглянуть на обертку журнала, где достаточно четким шрифтом было изображено, что журнал печатается вовсе не в деревне, а в самой благонамеренной типографии М. Н. Каткова в Москве. Тем не менее донос произвел целую бурю».

Летом 1862 года в Яснополянскую школу нагрянули жандармы с обыском в поисках тайной типографии; потом были обысканы еще семнадцать школ.

«Дела этого оставить я никак не хочу и не могу, – писал Л. Толстой. – Вся моя деятельность, в которой я нашел счастье и успокоение, испорчена… Народ смотрит на меня уже не как на честного человека – мнение, которое я заслуживал годами, – а как на преступника, поджигателя или делателя фальшивой монеты». Лев Николаевич решил жаловаться, и во время приезда государя Александра II в Москву лично подал ему прошение. Государь прислал ко Льву Николаевичу флигель-адъютанта с извинением. Тем не менее, нападки на Толстого остановили развитие школьного дела в Ясной Поляне.

В сентябре 1862 года в жизни писателя произошло событие, оказавшее огромное влияние на всю его последующую жизнь. Он женился на восемнадцатилетней Софье Андреевне Берс, дочери московского доктора из остзейских немцев. Ему было тогда тридцать четыре года.

К браку Толстой всегда относился очень серьезно, почти благоговейно. Еще в 1854 году он писал брату Сергею из Севастополя: «Одно беспокоит меня: я четвертый год живу без женского общества, и могу совсем загрубеть и не быть способным к семейной жизни, которую я так люблю». В 1856 году он писал одной девушке, которая некоторое время была почти что его невестой: «От этого-то я так боюсь брака, что слишком строго и серьезно смотрю на это. Есть люди, которые, женясь, думают: «Ну, не удалось тут найти счастье, у меня еще жизнь впереди». Эта мысль мне никогда не приходит, я все кладу на эту карту. Ежели я не найду совершенно счастья, то я погублю все, – свой талант, свое сердце, сопьюсь, картежником сделаюсь, красть буду, ежели не достанет духу зарезаться».

Кстати сказать, роман Толстого с этой барышней (Валерией Арсеньевой), ставший достоянием гласности после смерти Софьи Андреевны, производит, по словам В. Вересаева, «тяжелое впечатление своею рассудочностью и неразвернутостью: только-только еще зарождается чувство, обе стороны даже еще не уверены вполне, любят ли они, – а Толстой все время настойчиво уж говорит о требованиях, которые он предъявляет к браку, рисует картины их будущей семейной жизни и т. п. Серенький роман этот интересен только как показатель силы, с какою Толстой рвался к семейной жизни».

Для Толстого Софья Андреевна оказалась идеальной женой и вполне удовлетворяла всем тем требованиям, которые он предъявлял к семейной жизни. Красавица, светски воспитанная (что тогда, по мнению Льва Николаевича, являлось необходимым условием); умелая, домовитая и энергичная хозяйка дома, всегда со связкой ключей на поясе, патриархально-семейственная, всю свою жизнь посвятившая мужу и детям. В ней он нашел не только друга, но и незаменимую помощницу во всех практических и литературных делах. Впрочем, С. А. Толстая нравилась не всем: «В ее жилах было мало славянской крови, а в характере – славянских черт, – писал Джеймс Мейвор. – Она проявляла крайнюю любезность и гостеприимство ко мне, однако я почувствовал в ней желание властвовать над другими». Ему вторил В. Розанов: «Мне казалось, что ей все хочет повиноваться или не может не повиноваться; она же и не может, и не хочет ничему повиноваться. Явно – умна, но несколько практическим умом. «Жена великого писателя с головы до ног», как Лир был «королем с головы до ног».