Бессмертный избранный (СИ) - Андреевич София

— Я знаю, ты слышишь меня! Энефрет, я призываю тебя, где бы ты ни была! Я сделал то, что ты пожелала? Я свободен от твоей воли? Почему ты не пришла, чтобы сказать это мне? Неужели я не заслужил твоего прощального слова?

Мы оба замерли, боясь пропустить малейший вздох, малейший намек на ее присутствие. Энефрет не показывалась с тех пор, как оставила нас в доме Мланкина. Она не сказала, когда вернется, но я ясно помнил ее слова «я буду с вами» и иногда просто чувствовал, что она где-то рядом. И в тот момент я почти четко ощущал ее поблизости, я был почти уверен в том, что она слышит слова Серпетиса.

Но она не откликнулась на его призыв.

— Ну что же, — сказал я после долгого молчания. — Зато теперь ты не имеешь ничего общего с магией, которую так ненавидел.

Серпетис покачал головой. Подойдя к окну, он выглянул наружу, на снующих внизу любителей бесплатной выпивки и харчей. Темнеет в Асморе просто стремительно, и пока он любовался видами сверху, я зажег в плошке огонь.

— Ты не понимаешь, — сказал он, обернувшись. — Я не ненавижу магию. Ты был вчера в зале, разве не слышал сам? Магические друсы защищали наши земли от врагов. Магические зубы не давали вам, магам, лгать и использовать магию, пока она была запрещена. Магическая неутаимая печать вернула меня в дом отца и сделала тем, кем я являюсь по рождению. Я не ненавижу магию. Я ненавижу магов.

И что-то в его словах позволило мне, наконец, понять, в чем дело. Серпетис не лгал мне. Он и в самом деле не ненавидел магию. Он ненавидел то, что сам он ей не обладал — и теперь, когда он знал, каково это — соприкасаться с могуществом, быть погруженным в магический мир, обладать тайным знанием — он жалел об этом все сильнее.

Он и в самом деле хотел, чтобы метка осталась. Он помнил о том, что сказала Энефрет. Магия должна была вернуться через два Цветения. Я сохраню свою метку до этого времени, как и Унна. Мы с ней будем частью того нового мира, который обещала богиня.

А Серпетис уже нет. Его фигурка уже отыграла свои ходы, и разбивать партию будут без нее.

На улице зазвучала очередная здравница во славу Мланкина и определенного наследника, и Серпетис дернул плечом. Он узнал, что хотел. Ему пора было возвращаться домой.

— Ты скажешь Инетис или Унне? — спросил я напоследок.

— С твоей сестрой я стараюсь встречаться как можно реже. Отец буквально звереет, когда видит нас рядом. Больше никому я ничего сообщать не должен.

Я только пожал плечам в ответ.

Мы расстались: Серпетис легко выбежал из самдуна и мгновенно растворился в толпе, а я закрыл шкурой окно и улегся спать.

И сейчас я думаю о том, что случилось и то и дело украдкой ощупываю метку на шее. Вдруг исчезнет и моя?

— Цилиолис! — слышу я свое имя, произнесенное знакомым голосом. Подняв глаза, я вижу того, кого уже почти считал казненным за предательство: Орвиниса. Он хлопает по столу передо мной в знак приветствия и направляется к хозяину самдуна. Взяв большую тарелку мясных шариков с кашей, возвращается ко мне, усаживается напротив и довольно запускает ложку в густую подливку с луком.

— Я не видел тебя в доме, — говорю я, и только тут замечаю, как он одет. Крепкий корс, наручи, кожаный нагрудник. — Ты что, воевать собрался? Записался в отряд Асклакина?

Орвинис прожевывает мясо и не торопится отвечать. Я тоже не тороплюсь, но этот ответ мне хотелось бы получить раньше, чем зайдет солнце.

— Мланкин объявил призыв, — наконец, отвечает он. — Из Шина сегодня пришли плохие вести. Побережники подожгли вековечный лес. Дым стоит над половиной Шинироса. Ясное дело, воины Асклакина побегут в свои деревни, спасать свой скарб, уводить скот от Обводного тракта. Он попросил помощи.

— Такой большой пожар?

В груди что-то сжимается. Вековечный лес — магическое сердце Асморанты, зеленые кроны, звери, птицы. Зачем побережники его подожгли? Чего они этим добьются, ведь магии в лесу уже нет?

— Большой. Скороход прибежал утром, взмыленный, запыленный. Дымом от него воняло за мерес.

— И ты решил пойти?

Орвинис кивает.

— Я теперь вроде как в немилости, — говорит он совершенно спокойно. — Мне ж вчера поручили стеречь сонную Инетис, не выпускать ее оттуда. Я отказался. Мланкин сослал меня в город, охранять горожан от тех, кто перебрал вина за здоровье правителя. А утром вот такие вести. Чем торчать здесь, я лучше пойду в Шинирос. Солдаты Асклакина не жалуются на него. Послужу Асморанте там.

Меня не отпускают мысли о горящем лесе, и кажется, я даже чувствую запах гари, доносящийся через окно. Я представляю себе опаленные жаром скрюченные ветки деревьев, забивающий нос и рот черный дым, зверье, мечущееся по окруженной пляшущим пламенем поляне…

Асморанта воевала с людьми — всегда воевала с людьми, но не с природой. Еще одно доказательство того, что теперь все стало иначе.

— Сейчас уже много сухой листвы, пламя в момент охватит половину леса, — размышляет вслух Орвинис. Я замечаю, что к его словам прислушиваются посетители и хозяин. — Как бы не добралось до нас. Магический пожар только болота и остановят.

— Пожар не магический, — напоминаю я, но тревога моя не стихает. Как силен обычный огонь, сколько ему нужно деревьев, чтобы разгуляться в полную силу?

Я не могу допустить, чтобы лес сгорел. Я хочу поехать вместе с Орвинисом, помочь шиниросцам в этой — нашей общей — беде. Я рад, что увидел Орвиниса сейчас. Чем сидеть здесь без дела, ожидая, пока Инетис родит своего избранного богиней ребенка, я лучше помогу своей земле. Я помню пожары в Тмиру шесть Цветений назад, я помню, как тяжело было потом восстанавливать дома и землю, которая не желала кормить тех, кто причинил ей боль.

Я говорю Орвинису, чтобы дождался меня. Мне нужно только сообщить Инетис, чтобы она знала, куда я делся, если захочет меня найти. Я плачу хозяину за еду и ночь, отдав последние кольца, и бегу к дому Мланкина.

Улицы полны народу, и, пожалуй, столько раз слово «Шинирос» я не слышал за всю мою жизнь. Каждый торговец на площади, каждый прохожий в узком кривом переулке, каждый мальчишка, шныряющий по подворотням в поисках дырявых карманов — все они бормочут себе под нос название этой земли, и каждый кажется искренне озабоченным ее судьбой.

Слишком много связывает Асмору и Шинирос. Шин и Асма рядом — полтора-два дня пути, и многие наверняка работают тут по сезону, отправляясь домой на зиму или лето, а остальное время проводя вдали. И многих весть о большом лесном пожаре тревожит не на шутку.

Пока я пробираюсь с одного конца города на другой, глашатаи Мланкина зычными голосами сообщают честным гражданам Асмы волю правителя. Здоровяк с голосом, звучащим, как охотничий рог, вопит на весь рынок, когда я прохожу мимо, и я останавливаюсь, чтобы послушать весть от начала и до конца.

Толпа обступает меня, гомонит, обменивается мнениями, но голос глашатая с легкостью перекрывает этот шум. Здоровяк даже не напрягается. Он просто вдыхает и выдыхает — и голос низким гулом разносится по площади.

— Честной народ Асморы! Асморанта! — возвещает глашатай. — По слову нисфиура Асморанты, владетеля земли от моря до неба и до гор, правителя семи земель Цветущей долины, несу я вам весть! Большой пожар охватил леса вдоль берега Шиниру. Сгорело несколько домов на окраине леса, но пожар становится все сильнее. С того берега караулят побережники. Они ждут, пока мы отступим от берега, чтобы самим занять эти земли. Наши земли!

— Обойдутся!

— Откуда они взялись?

— Не позволим! — раздаются крики.

Глашатай продолжает:

— Если вы хотите отправиться домой и помочь вашим семьям — вы свободны! Правитель отпускает вас. Правитель разрешает вам оставить вашу работу и отправиться домой, если вы уроженец Шинироса или имеете в Шиниросе близких. Помогите своим семьям! Ступайте к фиуру Асклакину, уходите в Тмиру, в Асмору, в Шембучень — вам везде будут рады и везде дадут приют.

— Слава правителю! — кричит кто-то, но его не поддерживают.