Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы - Сергей Хрущев

Ничего нового, оправдывавшего столь поздний звонок, Анастас Иванович не сообщал. События в Будапеште развивались, подчиняясь хорошо прогнозируемой внутренней логике. Да и решение уже принято…

Отец собрался поблагодарить Микояна и прекратить затянувшийся разговор. Как бы почувствовав изменение настроения на другом конце провода, Анастас Иванович заторопился. От волнения армянский акцент усилился, он зачастил, проглатывая слова, Микоян втолковывал, что вооруженное вмешательство — огромная ошибка, оно преждевременно. Принятое днем решение Президиума ЦК нужно отменить или, по крайней мере, собраться для повторного обсуждения и выслушать их с Сусловым точку зрения.

— Суслов мне не звонил, — с едва заметной ноткой раздражения перебил Микояна отец. — И мы уже приняли решение…

Микоян стоял на своем.

«Началось», — промелькнуло в голове у отца.

Он приготовился убеждать Гомулку, а начать придется здесь, в Москве, с Микояна. Принятое решение он менять не собирался, время сомнений прошло. Они остались далеко в прошлом, в предыдущей бессонной ночи, принадлежали теперь истории. Пришла пора действовать, и всякое дополнительное обсуждение только затянет время, еще больше накалит обстановку, приведет к новым ненужным жертвам.

Микоян продолжал говорить. Казалось, он боялся остановиться.

— Анастас, мы сейчас ничего не добьемся, время позднее, — вновь перебил своего собеседника отец, — вчера я ночь не спал, просидел с китайцами, и завтра день предстоит нелегкий. Если хочешь, давай встретимся перед моим отъездом в аэропорт, на свежую голову. А пока ты остынь, подумай.

Микоян неохотно согласился, он подойдет пораньше утром, благо особняки на Ленинских горах, где жили отец и Микоян, располагались рядом. Положив трубку, отец еще долго не мог заснуть, ворочался. Утром он встал затемно, я еще спал. В столовой его ждал обычный завтрак. Он отодвинул тарелку, глотнул чаю с лимоном. Допивать чай не стал. Встал из-за стола и, перейдя в соседнюю комнату, поднял трубку телефона, соединяющего с дежурным начальником охраны. Прозвучала дробь уставного ответа: «Капитан такой-то слушает».

— Хрущев говорит, — голос отца звучал глухо, — передайте Микояну, что я выхожу.

Микоян не заставил себя ждать. Поздоровались они не сухо, но и без обычной теплоты. Время раннее, а тема предстоящего разговора не располагала ни к шуткам, ни к улыбкам.

В дом решили не заходить, пошли по дорожке вдоль забора. Анастас Иванович начал первым, он повторил сказанное по телефону: «Еще не все потеряно, надо выждать, посмотреть, как станут развиваться события, ни в коем случае не пускать в дело войска».

Время истекало. Вдали ухнули ворота, во двор вполз громоздкий ЗИС-110. Пора ехать. А Микоян все говорил:

— Так чего же ты добиваешься, Анастас? — перебил его отец — Там вешают, убивают коммунистов, а мы будем сидеть сложа руки, ожидать, когда американские танки очутятся у наших границ? Мы обязаны помочь венгерским рабочим, нашим братьям по классу. В конце концов, это в наших геостратегических интересах! История не простит нам нерешительности и малодушия.

Микоян молчал:

— К тому же решение принято, — продолжил отец, — мы все обсудили и не нашли другого выхода. Думаешь, мне легче? — отец на мгновение замолчал, тяжело вздохнул и добавил: — Надо действовать, ничего иного не остается.

Отец свернул на дорожку, ведущую к машине, но Анастас Иванович удержал его:

— Если начнется кровопролитие, я не знаю, что с собой сделаю! — почти выкрикнул он.

Отец удивленно посмотрел на Микояна, таким он его еще не видел. Но что он мог ему ответить? Уговаривать бесполезно, да и время вышло. На аэродроме его ожидали Маленков и Молотов.

— Анастас, ты разумный человек. Подумай, оцени, взвесь, и ты поймешь, что принято единственно правильное решение. Даже если прольется кровь, она убережет нас от еще большего кровопролития, — отец пытался успокоить, вразумить своего друга — Подумай, и ты поймешь.

Он не договорил, круто повернулся и решительно направился к машине Анастас Иванович понуро побрел к калитке.

Самому Анастасу Ивановичу помнится, что он лишь «обдумывал отставку из Политбюро (Президиума ЦК). В первый раз — в 1956 году из-за решения применить оружие в Будапеште, когда я уже договорился о мирном выходе из кризиса».[30]

О чем он договорился, что означает «мирный выход из кризиса», Анастас Иванович не пояснил. И без пояснений ясно, мирным оставался единственный «выход из кризиса» — капитуляция.

Отец улетел, а Микоян отправился на заседание Президиума ЦК. Там, в отсутствие отца, он повторил свои аргументы: «Требование вывода советских войск стало всеобщим. Силой сейчас ничего не поможешь. Надо вступить в переговоры, выждать дней десять-пятнадцать, поддержать это правительство. Если положение стабилизируется, тогда дело пойдет к лучшему. Венгрию упускать нельзя».[31]

Говорил Микоян бессвязно и понимания у членов Президиума не нашел. Заседание продолжалось почти весь день, с перерывом на обед и завершилось, как и началось, выступлением Микояна. Теперь Анастас Иванович считал, что «если Венгрия становится базой империализма, тогда нет разговора. Нельзя допускать школярский подход. Есть еще три дня подумать, посоветоваться с товарищами. Тактика: держать с ними контакт».[32]

Об упомянутой в мемуарах договоренности с Имре Надем на Президиуме ЦК не прозвучало ни слова, и уж совсем неясно, когда Анастас Иванович подумывал об отставке? До заседания Президиума ЦК? Во время перерыва на обед? Но уж точно не после своих заключительных слов.

У отца всю дорогу кошки скребли на сердце, но он не усомнился в своей, в их общей правоте. Ни Маленкову, ни Молотову он не стал рассказывать о состоявшемся разговоре. Нет, он не боялся поколебать их решимость, не хотел подводить своего друга, выступившего против коллективного решения Президиума ЦК. Если Микоян захочет, он скажет сам.

В самолете отцу все вспоминались последние отчаянные слова Анастаса Ивановича. «Ничего он не сделает», — успокоил он себя. Микоян ничего и не сделал, он подчинился решению партии.

Суслов отцу не звонил.

К месту встречи с поляками отец на правах хозяина прилетел первым. Для переговоров выделили красный уголок дислоцировавшегося на аэродроме штаба авиационного полка.

Я возвращаюсь к воспоминаниям отца.

«Прибыли товарищи Гомулка и Циранкевич… Мы изложили свою точку зрения… Они выслушали молча. Мы поставили вопрос:

— Как быть?

Гомулка высказал соображение, что ситуация очень сложная, но все-таки он считает, что не следует применять военную силу. Я спрашиваю: