Торговая игра. Исповедь - Гэри Стивенсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да пошли они. Нахуй их. Нахуй их. Нахуй их.
Эти ублюдки могут забить меня до смерти.
В конце концов, мое отсутствие выбора и, возможно, нежелание произносить какие-либо слова спровоцировало заключительное и очень большое совещание, на котором присутствовали все члены высшего руководства или присутствовали на звонке.
На этой встрече приоритет был за Слизнем, а это означало, что встреча будет очень приятной.
Слизняк выстроил всех в ряд и обратился к нам с большой просьбой. Он сказал, что понимает; что знает, что я болен. Он поверил в это. Он думал, что это правда. Банк сделает все возможное, чтобы помочь мне, чтобы я поправился. Медицинская помощь, практическая поддержка, эмоциональная поддержка, - что угодно. Все, что мне было нужно, я получал. Все, что ему было нужно от меня, - это приверженность. Быть рядом. Торговать. Зарабатывать деньги.
Успокойтесь, сказал он, просто расслабьтесь, отпустите ситуацию. Не напрягайтесь. Потратьте время, которое вам нужно. Не волнуйтесь, сказал он, все в порядке. Мы все будем рядом с вами.
После этого он обошел всех членов высшего руководства, одного за другим, и каждый из них говорил о своей вере в меня. Это было чудесно. Обогащающе для души. Сердечно. Когда Калеб говорил, у него на глазах были слезы.
После этого я решил попробовать новую игру. Мое доверие к Слизняку было безупречным и полным, и поэтому я поверил ему на слово. У меня было столько времени, сколько нужно, чтобы прийти в себя и позаботиться о себе.
Я начал работать по контракту.
Я работаю по контракту с девяти до пяти. Я думаю, возможно, что в Японии все работают с девяти до пяти.
Никто не работает с девяти до пяти.
Имея за спиной полную и непоколебимую поддержку всех членов высшего руководства, я выбрал расслабленный и целостный подход к своей работе. Каждый день я отрывался от работы на час, чтобы сделать перерыв на обед. Иногда даже полтора часа! Я гулял в зимнем воздухе Токио, ходил во Внешний сад, чтобы пересчитать все деревья. Иногда я уставал, и тогда я думал, что можно прислониться к нему. Я накидывал капюшон и засыпал.
Это было чудесно. Это было действительно расслабляюще. Это был самый большой PnL, который я когда-либо делал за одну неделю в Токио. Это была последняя полноценная неделя в моей карьере.
На следующей неделе, сразу после девяти утра в понедельник, Калеб подошел ко мне, нежно тронул за плечо и спросил, не хочу ли я поужинать с ним вечером на следующий день.
И тогда, конечно же, это случилось.
10
Именно тогда, холодным и темным вечером вторника в середине февраля 2013 года, в анонимном ресторане рамена на шестом этаже анонимного торгового центра Маруноути большой, очень богатый и толстопалый мужчина, ненавидящий плохо расположенные термостаты, нарисовал мне видение моей жизни.
Это было будущее судебных залов и нищеты, годы ограбления банков, потраченные впустую.
Она была жестокой, и за ней стояла сила: одна из крупнейших корпораций в мире.
Что вы думаете? Что вы думаете, когда вам двадцать шесть лет, вы один из самых прибыльных трейдеров в мире, работаете в одном из крупнейших банков мира, вы пришли из ничего, из гребаных бумажек за 12 фунтов в неделю, а человек, который когда-то был вашим кумиром, сидит за столом напротив вас, за двумя мисками рамена, смотрит вам в глаза и говорит: "Иногда плохие вещи случаются с хорошими людьми. Мы можем сделать вашу жизнь очень сложной".
Как будто он гангстер. Как будто он дон.
Что вы думаете?
Знаете, до того дня, когда меня исключили из школы, прошло почти ровно десять лет. Я не был наркоторговцем или кем-то еще, но это была гимназия, так что школа была шикарная, и дети там знали, что я могу достать наркотики.
И я могу достать наркотики. Они были правы. Это была правда. Я мог достать наркотики, потому что на моей улице были наркодилеры. Довольно много. На их улицах наркоторговцев не было, но на моей улице они были. Вот почему шикарные дети просили меня достать им наркотики, и вот почему меня исключили из школы.
И знаете, у этих наркоторговцев не было тех возможностей, которые были у меня, или тех, которые были у других детей. Они не могут поступить в LSE. Они не могут выиграть стажировку в инвестиционном банке в карточные игры. У них нет надежных путей выхода из нищеты, и поэтому вместо этого они продают наркотики. Иногда они занимаются и другими вещами - мошенничеством, кражами со взломом. И некоторые из них зарабатывают деньги, а другие - нет. Одни попадают в тюрьму, другие - нет. И иногда с такими детьми случаются очень плохие вещи. Иногда их режут ножом. Иногда их убивают. Иногда люди поджидают их у ночных клубов в машинах, ждут, пока они перейдут дорогу, а потом сбивают их, и их тела корчатся в судорогах на полу.
Тогда, в тот момент, я понял, что мы одинаковые. Мы все одинаковы. Наркоторговцы, банкиры, торговцы, я сейчас, я тогда, Калеб, Сараван, Братхап, Руперт Хобхаус, Джейми, Ибран, Джей Би. Мы все одинаковы. Разница лишь в том, насколько богаты были наши отцы. Если бы эти наркоторговцы учились в Итоне, или в школе Святого Павла, или в какой-нибудь еще сраной школе-интернате, куда ходил Руперт, они были бы там, со мной, на торговой площадке, сидели бы рядом с Артуром, сидели бы рядом с Джей Би. Покупая гребаные зеленые евродоллары. И если бы эти трейдеры родились там же, где родился я, в больнице Баркинга, в Восточном Лондоне, где родился Бобби Мур, где родился Джон Терри и где родился миллион других маленьких барыг, продававших грошовые сладости на школьных переменах, то они тоже были бы там, продавали бы наркотики на углах. Мы одинаковые. Мы все одинаковые. Глупые. Умные. Молодые. Амбициозные. Хотим стать кем-то. Не совсем понимая, чем. Гонимся за чем-то, не зная, за чем гонимся. Бежим к нему и убегаем.
Это просто путь, не так ли, для молодых голодных барыг, продающих наркотики или продающих долбаные облигации. Мы все одинаковые. Мы ничем,
