Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Садясь в свой «мерседес», она снова сглотнула. Вкус гари забивал горло. У нее было ощущение, что она сосет кусок древесного угля. Сплюнула на землю, села за руль и рванула с места, не оборачиваясь.
Она доехала до виллы «Баухаус» ближе к пяти часам дня. После своей скорбной поездки она была счастлива закрыться в лаборатории и провести несколько часов с бутылкой в руке, проявляя снимки под специальной лампой неактичного[132] света.
Первый этап требовал полной темноты — именно его она больше всего любила: действовать вслепую, лишиться одного из чувств, когда остальные уже взбудоражены алкоголем. Ей казалось, что она занимается тонким рукоделием, несясь по волнам над бездной.
На ощупь она тщательно перемотала пленку на спираль, которую затем поместила в цилиндрический бачок. Как только снимки оказались надежно защищены, можно было включать свет. Она залила проявитель. Учитывая чувствительность (по стандарту DIN)[133] той пленки, которую использовал Бивен, следовало проявлять при двадцати градусах на протяжении восьми с половиной минут.
Она начала встряхивать цилиндр, как бармен трясет шейкер. Время от времени она постукивала им о борт раковины, чтобы внутри не осталось ни одного пузырька.
Сравнение с шейкером вызвало жажду, и она отвлеклась на несколько секунд, чтобы глотнуть виски. Почувствовала, как в горле разливается чудесный ожог, будто тайный грех, шепотом поведанный в исповедальне. И прикрыла глаза от удовольствия.
Возьми себя в руки. Восемь минут прошло, она вытащила пленки и промыла их под проточной водой, чтобы убрать проявитель. Потом погрузила их в ванночку с фиксажем. И наконец проверила негативы. Идеальные. По крайней мере, Бивену удалось сделать четкие снимки.
Она заранее включила печку, чтобы сильный жар распространился по всему помещению. При помощи бельевых прищепок развесила на веревке пленки. Выскочив из этой сушильни как уголек, выстреливший из жаркого очага, она вспомнила о втором своем задании: найти гинекологов четырех жертв.
Для врача задача не самая сложная. НСДАП подмяла под себя Немецкую службу социального обеспечения, созданную в конце прошлого века. Позвонив в Главное управление народного здравоохранения, она сумела выйти на сотрудника в службе регистрации. У нацистов все тщательно фиксировалось, особенно то, что относилось к рождаемости, становому хребту рейха. В карточке каждой зарегистрированной женщины значилось имя ее гинеколога.
Минне повезло: ей попалась покладистая сотрудница, казалось твердо намеренная не вешать трубку, пока не выдаст необходимую информацию. На самом деле все быстро выяснилось: ни Сюзанна Бонштенгель, ни остальные не имели постоянного гинеколога. Полная бессмыслица для взрослых женщин и тем более беременных.
Минна решила не настаивать и вернулась в свою парилку, то бишь в лабораторию. Она загасила печку, потом открыла дверь, чтобы проветрить раскаленное помещение. Затем установила увеличитель и вставила негативы в рамку объектива. Наконец закрыла дверь и включила неактичную лампу, чей красный свет не оказывал никакого воздействия на соли серебра. Закрепила внизу светочувствительную бумагу в специальных ограничителях полей и начала проецировать на нее фотографии. Она уже приготовила три ванночки — те же, что и для проявления негативов: проявитель, вода, фиксаж…
Еще один этап, который она любила: погружать в жидкость бумагу и смотреть, как под алым светом возникают детали изображения, словно волосы утопленника, всплывающие на поверхность воды.
Не было гинеколога… Что это означает? За их здоровьем, несомненно, следили светила рейха, которые не фигурировали ни в каких реестрах. Эрнст Менгерхаузен? Нет. С какой стати рыжий мерзавец заинтересовался бы этими четырьмя богачками? Кстати, он больше не практиковал…
Она выбрала формат 13×18. Первой ванночки хватило на проявку около тридцати кадров. Она смотрела, как образуются снимки — можно было без труда прочесть отпечатанные на машинке отчеты и результаты всевозможных анализов, а также различить фотографии трупов.
И снова она погрузилась в расследование… Не хотелось сейчас забивать себе голову. Пока что ей за глаза хватало ручной работы. Распечатки были готовы, она отлично справилась. Оставила их сушиться и вышла в парк, чтобы всей грудью вдохнуть свежий воздух.
Она дошла до бортика бассейна. Шезлонг. Виски. Солнце. Она улыбнулась небу. Что бы она ни делала и ни говорила, она всегда останется папенькиной дочкой под колпаком из рейхсмарок.
89
Его звонки в киностудии ничего не дали. Очевидно, у них имелись более срочные дела, чем отвечать на его вопросы. Что до Рут Сенестье, ее не видели уже много месяцев. Список фильмов, над которыми она работала? Это надо ехать просматривать реестры «Universum Film AG» (UFA), ее основного работодателя.
Симон не стал настаивать и сказал себе, что ближе к вечеру лучше зайдет в «Адлон» посмотреть, что творится в самом фривольном салоне Берлина.
Он подготовился и — редчайший случай — выбрал костюм из светлого льна. Хотел выглядеть подчеркнуто «легким и беспечным». Из тех, кто и слышать не хочет ни о вторжении в Польшу, ни о том, что отныне не только Соединенные Штаты, но и Англия, Новая Зеландия и Австралия также вступили в войну с Германией. То есть действительно человек без царя в голове.
Но в этот день чай и танцы имели странный привкус.
Привкус бдения у гроба.
Все были в черном. Симон в своей белой панаме и светло-голубом костюме реально выделялся на этом фоне. Он был похож на человека, явившегося на свадьбу, а попавшего на похороны.
Атмосфера гостиной, которую занимали Дамы, была насыщена слезами и перешептываниями. Симон подошел ближе и, когда первое удивление прошло, не мог на мгновение не изумиться своей судьбе: всего несколько часов назад он гнил в нацистской тюрьме, а теперь его окружали самые прекрасные женщины рейха в уникальной для Берлина обстановке роскоши и утонченности.
Такие взлеты и падения были, безусловно, связаны с климатом нацистской Германии. Резко континентальным климатом, очень сухим, подверженным радикальным перепадам температуры…
К нему бросилась Соня. На ней по-прежнему была шляпа, надвинутая на глаза.
— А ты что об этом думаешь?
— Хм…
— Что с нами будет? Весь мир против нас!
Симон благожелательно улыбнулся, словно успокаивая ребенка. Он восхищался свободой, царящей в «Вильгельм-клубе». Эти дамы, ничего не понимающие в политике и едва ли знающие, где находится Данциг, могли сомневаться, задаваться вопросами, критиковать — и, вообще говоря, вести разговоры, которые
