Сокровище троллей - Ольга Голотвина

Вообще-то да, такими песнями только демонов отгонять…

Ну и ладно, пусть поет, пока не охрипнет. Янчиал решил пока что дать себе передышку. Поел, спать завалился, велел косоглазым ждать… а куда они со своей пушниной денутся?

Выспался, неспешно вернулся к торговле — и обнаружил, что не видит той красавицы-шкурки, которая больше прочих ему понравилась. Потребовал объяснений — бормочут что-то непонятное, другие меха под нос тычут.

Янчиал ухватил за грудки самого языкастого, который у него толмачил, и потребовал, чтобы ему объяснили, куда исчезла шкурка серебристо-черной лисицы. Толмач тоже не дал вразумительного ответа, пришлось его тряхнуть пару раз. Только тогда рассказал: мол, старый зверолов забрал шкурку и унес. Не будет ее менять.

Скупщик не понял: как унес, куда? Здесь же нет других торговцев, кроме него!

Толмач молчал, как вросший в лед валун.

Пришлось пригрозить, что Янчиал и сам навсегда отсюда уедет, и другим купцам запретит привозить сюда железные вещи.

Поверил толмач. Испугался. Рассказал, что у старого зверолова дочь не может разродиться. Вот старик и понес лучшую шкурку Ему. Чтобы Он не бродил вокруг стойбища, не насылал беду.

Если б не было жаль шкурку, Янчиал рассмеялся бы до слез. Он в прошлый приезд из любопытства выспрашивал косоглазых про загадочное божество. Что по имени его не называют — оно понятно, откуда у богов взяться именам? А вот что обмолвками поминают тяжелую лапу и грозную пасть… что просят какое-то чудовище не разрушать их дома из шкур… вот тут Янчиал забеспокоился. Кого это раскосые боятся до немоты и дрожи?

Пообещал одному подростку нож в ножнах с железными заклепками. Против такого искушения паренек не устоял. Описал, как выглядит здешний страх, бродящий во тьме.

Сбивчивое было описание, скомканное, да и не все понял Янчиал в словах щуплого недокормыша. Но уяснил главное — и от облегчения даже не пожалел потерянного зря ножа.

Белый медведь? Всего-навсего?!

Спору нет, зверь серьезный. Но ведь уртхавенцы таких убивают копьями, а потом едят мясо. А шкуры он сам покупал. Что же это за бог, если его можно убить, ободрать, съесть?..

А сейчас, значит, лучшую шкурку унесли в капище, чтобы умилостивить хищника? Чтоб там ее изгрызли и растрепали вечно голодные лисы?

И тут Янчиал сделал то, чего и сам от себя не ожидал. Никому и ничего не объясняя, принялся запрягать собак в свои вторые, еще пустые сани. Крикнул на псов, на ходу прыгнул в сани, взмахнул над головой длинным бичом.

Даже в тот миг, захлестнутый до самых глаз жадностью и азартом, грайанец заметил, как глядели на него жители стойбища. Молча стояли, не пробовали остановить.

С жалостью глядели…

Но мысль эта мелькнула и пропала. Потому что свежий санный след впереди нельзя было потерять: старик не только покинул стойбище, но и вернуться успел тем же путем.

Впрочем, вглядываться в режущую глаза белизну в поисках санного следа торговец и не собирался. Ему хватило направления. И он гнал упряжку на все увеличивающееся черное пятно на горизонте.

Они словно выдирались из ледяного плена, эти скалы. То ли каменный мыс, далеко ушедший во льды, то ли островок, который зима припаяла к берегу…

Ну, где этим дикарям устроить капище, как не в скалах? Не в сугробе же выкапывать яму для святилища?

Скалы уже близко… но что с проклятыми псами? Бегут все медленнее, огрызаются на бич, путаются в постромках… Вот разом, словно по хозяйской команде, остановились… вжались в снег, заскулили…

Неужели чуют зверя? Не хотелось бы нарваться на шляющегося вокруг медведя…

Но азарт пел в крови, обещал богатство. Янчиал решился. Воткнул в снег у передка саней опиленный олений рог, чтоб упряжка не убежала, и пошел к нагромождению камней, глубоко проваливаясь в снег и жалея, что не взял лыжи.

Не жалел ни о чем, ни о чем не раскаивался, когда стоял посреди найденной в скалах пещеры и оглядывал богатство, лежащее у ног.

Ну, моржовые клыки, украшенные тонкой резьбой, — это он не возьмет, в санях мало места. Куски оленьей кожи, старательно выделанные и любовно покрытые узорами, — тоже к Серой Старухе! Кому их продашь?

Но почему здесь не побывали лисы? Почему вездесущие твари, от голода жрущие что попало, даже олений навоз, не попробовали эти кожи на зубок?

Ладно, не нашли пещеру — и хорошо. Главное — вот они, меха. Их меньше, чем он представлял себе, когда гнал сюда упряжку. Но какие великолепные, отборные шкурки, каждая — чудо, за каждую в Ваасмире будет проникновенный, обстоятельный торг!

Не от страха — от жадности тряслись руки, когда сгребал он добычу. И не вздрогнул, когда взгляд упал на медвежью морду.

Здесь, где не знают хорошей стали, кто ухитрился вытесать из камня эту вытянутую башку, эти маленькие уши, эту грозно приоткрытую пасть? Конечно, работа была грубая, дикарская, но медведь узнавался с первого взгляда, а больше здешнему народцу и не нужно.

— Да чтоб тебе в море утонуть! — от души пожелал Янчиал медвежьей морде. И не сдержался, плюнул на дурацкий камень.

А потом набил сани доверху мягким сокровищем, плюхнулся сверху — и собаки помчались так, словно по пятам гналась голодная волчья стая.

У стойбища Янчиал с трудом остановил собак. И только тут злое торжество сменилось тревогой.

Они все были тут… нет, не все, не было детей, ни одного ребенка, хотя обычно любопытные и шустрые детеныши всегда крутились под ногами.

Мужчины держали копья, женщины — ножи… это уртхавенцы, мирный народец, они же на затрещину не ответят… и вдруг — с оружием…

Не кричат, не машут копьями. Молча глядят.

И еще увидел Янчиал свои вторые сани. В них набросана была увязанная пушнина, а сверху лежал мешок с товарами.

Чего уж тут не понять? Выставляют гостя…

Вперед шагнул толмач.

— Уходи. Не возвращайся. Не входи в наши дома.

Грайанец зло вспомнил: так стойбище изгоняет заразных больных.

Понятно. Торговли не будет. Что ж, ладно. Зато первосортный товар даром достался.

Янчиал молча, чтобы не злить косоглазое дурачье, прицепил вторые сани к первым. Проверил, лежат ли в санях корм для собак и еда для него самого.

Он еще возился с санями, когда уртхавенцы запели.

И тут случилось что-то вроде чуда. Обычно Янчиал с трудом разбирал их хрюканье, и то когда они говорили медленно и раздельно. А здесь понял песню так, словно звучала она на его родном языке.

«Уходи, Тяжелая Лапа, айя, эйя! Пощади нас, Ненасытная Пасть, айя, эйя! Мы не хотели тебе худого, мы не твоя добыча! Не разоряй наши жилища, айя, эйя!»

И сквозь эту песню впервые услышал Янчиал, как там, вдали, у черных скал, захрустел снег, сминаясь под широкими, тяжелыми, покрытыми шерстью ступнями…