Цветок камнеломки - Александр Викторович Шуваев

на нем! А тут – шесть лет в институте, пашешь-пашешь, – а все двести сорок рэ с дежурствами! А тут, – какое-то х-хамло с незаконченным средним…

Остальных – разморило, мысли их текли свободно, без суеты и особенного направления, так что они просто молчали, не выражая ни поддержки, ни какого-либо несогласия. Это – смущало, он замолкал на несколько минут, но потом искреннее возмущение прорывалось, и он заводил заново:

– П-пруд у него с осетрами! Иллюминация у него, видите ли! П-подводная! Жлоб, – он и есть жлоб, и фантазия у него жлобская!

Оксана, которая до этого момента отмалчивалась, как все прочие, критики пруда не выдержала. Она медленно, пятнами покраснела, а потом высказалась:

– У тебя никакого нету, вот ты и брызгаешь тут слюной! И очень даже красиво, если хочешь знать!! Да!

Петр замолчал от удивления и некоторое время глядел на нее, округлив глаза и приоткрыв рот, а потом всплеснул руками:

– Втюрилась! В богатенького Буратину! В лендлорда ижевского разлива!

– Не в Буратину, а в настоящего мужчину! У настоящих мужчин и всегда-то все есть! И деньги в том числе! И связи! И ничего в этом нет плохого!

– Вот только гулять ему долго не дадут, – ласковенько кивая, но как-то зловеще проговорил Петр, возьму-ут к ногтю! Никуда не денется!

– А ты и рад!!! Такие же вот, как ты, и возьмут! Завистники п-паршивые, которые сами ни х-хрена не могут, а только чтоб отнять, да изгадить!

– Я, между прочим, честно тружусь! У меня совесть чиста!

– Ага! Вот так вот и просрали все на свете! Честно на своей жопе сидючи! До хрена вас развелось, честных тружеников за двести сорок, – ни за что сами не берутся, а если у кого и начнет получаться, – так на тебе палку в колеса! Иначе вам чистая совесть спать не дает!

– Ты еще замуж за него выйди! За это т-тупое животное…

– И выйду!!! Я, если хочешь знать, и не знала, что такие еще бывают! Не вашей братии чета! И не тупее твоего! Поумнее будет! Дурак!

Окончательно раскрасневшись, она рывком отвернулась от него, демонстративно уставившись в окно и успокаиваясь, а Понтрягин вроде бы миролюбиво добавил:

– Петенька, – а правда, – где ты там тупость-то отыскал? Уж к кому – к кому, а к дуракам дяденька и близко не относится.

– И все равно! Это ж уму непостижимо, – чтобы в наше время, и такое…

Оксана, с характерной для сильных натур быстротой обретя равновесие, решила, что вернее доведет собеседника, ежели не будет психовать, и с этого момента говорила спокойно, вроде бы с полной уверенностью в собственных словах:

– Вот-вот. Даже не верится. Не-ет, я – не я, а только такой случай раз в жизни выпадает.

– Ты что, – серьезно?!!

– А че?

– Будешь ему передачки в тюрьму носить. Спустя са-амое короткое время!

– Не-ет. – Она покачала головой с уверенностью дикаря, пребывающего в родимом ландшафте. – Со мной – не посадят. Это сейчас могут, когда поберечь некому. А со мной – точно подавятся!

– Кого – поберечь? Этого зверя?!!

– Именно что его. Это с тобой ни хрена не будет, потому что – взять нечего. А на него-то доброхотов мно-ого найдется!

– Ага. Ва-атник напялишь? Хозяйство, дети?

– А чем – плохо? Хватит уже херней, прости Гос-споди, заниматься.

– Детишек штук пять, расплывешься, как квашня?

– Почему – пять? Сколько уж Бог даст. – Она говорила с твердым смирением человека, доподлинно знающего, в чем состоит Господня воля, и оттого непоколебимо в себе уверенного, и все еще думала, что шутит, а у остальных тем более сохранялось впечатление, что она их разыгрывает. – И расплывусь. И вены вылезут. И помру потом, – как и вы все, кстати, – а вот они останутся. И хозяйство, между прочим, чтоб еще на правнуков хватило.

– Хорошо, – но с чего ты взяла, что он – один?

Вика – прыснула, а Оксана гордо ответствовала все тем же, лишенным малейшего намека на сомнения тоном:

– Только такой идиот, как все мужики, может задать такой вопрос: это ж и так видно!

Да-а, – вот, вроде бы, и мелочь, а нет-нет, – да вспомнишь. Чем-то задел его заполошный визит малознакомых, случайных, по сути, гостей: чужие, они, – ИЛИ ПОДОБНЫЕ ИМ, – оказались нужны ему. Для дела. Не говоря уж… А!

Заметно стемнело, и наступила пора сворачивать домой, когда за пазухой едва заметно зазвенело, и он, оторванный от воспоминаний, досадливо поморщился и достал "Комбат". Кто бы там ни связывался, а только обязан был сообразить, что беспокоить его сейчас – не стоит. А уж если позвонили, – то и впрямь что-то из ряда вон…

– Хозяин, – голос Сережи-маленького показался ему растерянным, – тут к вам приехали. Говорит, что знакомая.

И сердце, будто почуяв, гулко ухнуло в груди, и не вот успокоилось.

Он стоял, держа на отлете и, вроде бы, не зная, куда деть свои страшные руки, и смотрел, и не сразу услышал, что она говорит:

– … И ведь понимаю, что глупость, а сама ничего с собой поделать не могу: все время волнуюсь, как вы тут один? Все из рук валится, места себе не нахожу… Поверите ли, – как и не жила все эти месяцы…

Он – снова слушал и не слышал, потому что на самом деле не так уж и важно было, – что именно она говорит. Важно, как смотрит, и еще то, что он вообще может ее слышать. И это было правильно, а удивляло, наоборот, то, что он не понимал этого раньше. Как же так? Ведь все на самом деле так просто!

Люди вообще удивительно глупы и только потом, самыми, что ни на есть, извилистыми путями доходит до них то, что было ясно с самого начала. Загадка, но иначе