XXI-я пластинка - Савелий Аркус

Тут зазвонил телефон. Алиса сняла трубку, не дожидаясь ответа, буркнула в неё «Перезвоните через час, я занята» и вернулась к осмотру граммофона.

Когда же осмотр был окончен, и Макс смог наконец-то снять статическую нагрузку с мышц и поставить граммофон, Алиса Константиновна переменилась в лице, словно ощутила внезапную головную боль или резкий упадок сил.

Она медленно подошла к креслу, спокойно села. Посмотрев на Макса, размахивающего затекшими руками, Алиса перевела взгляд на настенные часы. Еще пару минут она оставалась молчалива и неподвижна, а потом совершенно неожиданно для Макса, да и для себя самой, спросила:

– Чаю хотите?

– Хочу, – ответил Макс тоном, в котором чувствовались, что вопрос был явно излишним.

Алиса заварила две чашки чая, поставила одну на стол перед Максом, с другой сама села в кресло.

– Вы садитесь, что стоите-то.

Макс придвинул одно из кресел к столу и сел, повернувшись лицом к Алисе Константиновне. Алиса же смотрела в одну точку где-то за горизонтом, практически не моргая, и о чём-то напряженно думала. Макс поймал себя на мысли, что молчит она непривычно долго, и решил нарушить тишину первым:

– Совсем барахло, да?

Алису этот вопрос как будто вернул из забытья. Она тут же встрепенулась, отпила чай, и начала говорить:

– Нет, что вы! Прекрасная вещь… я удивлена, что в доме ваших родителей есть такой потрясающий предмет! Хотелось бы взглянуть на остальное. Этот аппарат, – Алиса кивнула в сторону лаборатории, – как минимум начала двадцатого века. Вы, наверное, хотите знать: целесообразно ли его продать? Ответ таков: однозначно стоит! – «И желательно – мне!» – продолжив мысленно, Алиса пустилась в объяснения: – Чтобы сказать реальную ценность, его нужно исследовать подробнее, в оборудованной лаборатории, разобрать, осмотреть механизм. К тому же, он поврежден. Нужна хорошая реставрация. Корпус разбит, и я не рискнула запускать механизм, пусть для начала его посмотрит специалист. Я бы просила вас оставить пока граммофон у меня, для этих целей, если вы, конечно, не против. Думаю, пары недель хватит, чтобы исследовать его. У меня есть специалист, он поработает с механизмом. Если он работоспособен, можно будет говорить о сохранности граммофона как функционирующего предмета и о целесообразности восстановления.

– То есть, вещь ценная? – подытожил Макс.

– Безусловно! Вам повезло. Возможно, после реставрации удастся продать его с аукциона тысяч за пятьдесят, шестьдесят, а может, и большее… – Тут Алиса остановилась. Словно хотела добавить что-то ещё, но передумала. Она мило и кротко улыбнулась, подытожив свои размышления.

Макс оживился. Ведь в доме оставалось полным-полно предметов старины, куда лучше сохранившихся и куда более изысканных, чем этот полуразбитый граммофон. Учитывая, что один только он мог окупить почти четверть ремонта, можно было надеяться, что поездка в Россию окажется не только интересным развлечением, но и выгодным предприятием.

– Неплохо! Знаете, у меня ещё много всего старинного: мебель, фарфор – в основном всё целое. Я хочу попросить вас взглянуть на это. Всё сюда везти никак не выйдет.

– Ни в коем случае! Не надо сюда больше ничего везти! Я взгляну, конечно. Договор экспертной оценки заключать будем?

– Если положено, то давайте… я, в принципе, и так вам верю.

– Для аукциона нужно будет заключение. Письменное. Без договора я вам не смогу его выдать. Так что я вам сейчас напишу, в какой кабинет и какие бумаги нужно представить. В следующий раз, когда придете за граммофоном, зайдете и туда.

– И когда же я вновь увижу вас? – к Максу возвращалось его умение общаться.

– В смысле? – Алиса почувствовала, как на её щеки пытается выползти легкий румянец, но немыслимым усилием воли сдержала его. – А, вы про граммофон. Давайте так… сегодня у нас какое? Пятое? У меня есть срочные дела в Париже на пару, может, тройку недель. Давайте двадцать шестого числа созвонимся. Думаю, результат уже будет.

– Телефончик ваш можно? – обрадовался Макс: экспертша зацепила его, и он не хотел упускать ни единого повода.

– Вы мне оставьте свой, я позвоню, когда у меня будут результаты.

Макс угрюмо протянул свою визитку. Алиса отдала листок с памяткой о документах, нужных для договора.

– А когда можете посмотреть на остальные вещи? – Макс хотел найти ещё какой-нибудь важный предлог для общения, причём, как можно более скорого.

– Договор заключим и посмотрю. Вы не переживайте.

– Что ж, до свидания! До договора! – произнес Макс и, широко улыбаясь, зашагал к двери.

– До свидания, до свидания! – На прощание Алиса тоже попыталась улыбнуться, однако вышло у неё это не особенно хорошо.

Макс захлопнул дверь и бодро пошёл по коридору. Чем дальше звучали его шаги, тем хуже себя чувствовала Алиса.

«Девять лет я работаю искусствоведом… шесть – экспертом. Я Алиса Филина… Это мое Имя и моя репутация! – Алиса уронила лицо в ладони. – Девять лет я боролась с ложью, с подделками, с фальшивыми ценниками – мне платили за правду! Я на этом сделала свое имя. Ну почему нельзя хотя бы один раз… разочек, маленький разочек сказать чуть-чуть неправду? Нельзя так! Нет! Я сама превратилась в то, с чем боролась. Надо было сказать парню всё, как есть. Но он бы наверняка убежал с этим граммофоном. Потом уговорю его. Скажу, что исследования показали. Признаюсь… хотя я и сама до конца не уверена. Починить бы его… А вдруг когда признаюсь, он его заберет… нет! Не отдам! Дело уже сделано, надо идти дальше. Ал иска, ну-ка возьми себя в руки! Ты служишь искусству! Отдала б граммофон – он уплыл бы в руки бестолкового коллекционера! Хорошо, что вообще не выбросили! А мне его не хватало. У нас в России – это мой единственный шанс. Стать не просто экспертом. Не детективом в мире искусства, а первооткрывателем! Не критиковать и разоблачать, а представить неразоблачимое!!! Да!»

С этими мыслями она схватила сотовый и вышла в коридор, громко подавляя каблуками всякое сопротивление паркета. Попадись ей сейчас монгольское иго – она и его бы втоптала в этот паркет, неудержимая в своей решительности. В коридоре она дошла до самого конца, где было окно, выходящее во двор-колодец. У окна набрала номер, а когда там сняли трубку, сказала только:

– Иван Михайлович, вы не представляете, что я нашла!..

Глава V

«То ли в прошлом его лик, а то ли в будущем…»

Но и этих немногих слов Ивану Михайловичу хватило, чтобы всё понять. Он давно уже работал с Алисой, и знал её не первый год и как эксперта, и как человека:

– Вези, чего ещё скажешь тут, – ответил он и прилежно надавил указательным пальцем на красненькую трубочку своего мобильного, как это делает большинство пожилых людей. Затем снял очки и аккуратно убрал в кожаный чехол. Положив телефон и очки на тумбочку, Иван Михайлович вышел на крыльцо, где лежала мохнатая черномордая дворняга. Завидев хозяина, она вскочила и начала радостно вытанцовывать вокруг его ног. Во дворе под навесом стоял, покрытый сбоку дождевыми каплями, оранжевый «четыреста двенадцатый» «Москвич». Тропинка до калитки совсем размокла, и старик взялся укладывать дощатый тротуар до крыльца с мыслями о том, что Алисе не пристало ходить по деревенской грязи.

Несмотря на то, что они сотрудничали уже очень много и очень давно, Алиса приезжала к нему всего два раза. Обычно он сам подкатывал на своем чудо-«Москвиче» к институту, в здании которого находился её департамент. Для него каждый её приезд был событием особенным. Во-первых, если она едет сама, значит не может ждать, а следовательно – везёт что-то действительно ценное. А во-вторых, гости – это довольно отрадно для человека, привыкшего к размеренной деревенской жизни.

Сам Иван Михайлович представлял собой человека-загадку с золотыми руками. Несмотря на свои семьдесят лет, он был в прекрасной форме. Крепкий и коренастый мужчина с большими ухватистыми руками. Он всегда держался прямо и с достоинством. Его возраст выдавала шёлковая седина на висках и припорошенная белым борода. Иван Михайлович был похож на европейского мужчину, возможно, с немецкими корнями. Алисе так и не удалось узнать, откуда его род и как он оказался жителем деревни. На её вопросы он отмахивался и говорил: «Будет время – расскажу». Алиса с нетерпением ожидала этого рассказа, ведь за годы сотрудничества мастер стал ей практически родным человеком.

Живности у Ивана Михайловича, кроме кур и любимой собаки, не было, огородик скорее напоминал сад, и конечно, классическим крестьянином назвать его было трудно. Но тишина и неспешный ход событий вокруг не прошли для него бесследно. Иван Михайлович жил неторопливо, но основательно. Всё в его небольшом дворе было сделано не только качественно и красиво, но и по-своему гениально. Его инженерную мысль по достоинству оценили бы механики практически всех предприятий, где выпускается то, что имеет в своём составе хоть какие-то движущиеся детали, шестеренки, кулисы, двигатели и тому подобное. В дом им был проведен водопровод, двигатель насоса которого работал на дровах: они сжигались в специальных камерах для добычи газа, – такие установки пытались ставить на грузовые автомобили в послевоенном Союзе. Тепло и дым от сгораемых дров крутили турбину и вырабатывали электричество для подсветки двора, а в крыше дома с южной стороны были встроены также собственноручно изготовленные солнечные водонагреватели.