A moongate in my wall: собрание стихотворений - Мария Визи

1925

70. «Я умру на высокой горе…»

Я умру на высокой горе,мне почудятся вещие сныв час, как мир поплывет в серебреуходящей со мною луны.

Я скажу — Что же мне, я готов,отпустите меня от земли,я пойду по ступеням боговв край, куда мои думы ушли.

Но, уйдя от земных деревень,растопчу свое сердце во прах,если долго знакомую теньне увижу в небесных садах.

1926

71. «Голубая птица улетела…»[74]

Голубая птица улетелав синие и чудные края,канула у крайнего предела,где вскипели заревом моря.

Эта птица — верхний блеск заката,темнотой исполненный простор.Эта птица — радость без возврата;ей не вспомнить слова «Мутабор».

Я стою, и пустота ущельямне на ноги пылью полегла.Этот мир — моя тюрьма и келья,в этом мире день не даст тепла.

1926

72. The Fortune Teller (Mary Custis Vezey)[75]

A gypsy woman — hollow wrinkled cheekframed in her hair that hung like cobweb veils —knocked at my gate one evening, to speakof secret and prophetic starry tales.

I bade her speak of you, I know not why.She looked into my eyes, she held my handand whispered: «See the colors of the sky?the restful shadows of the sleeping land?

Why be so sad? You must not». And she tookthe silver piece for which I bought my fate,and bowing low her feeble head that shookshe hobbled out my iron-railed gate.

1925

73. «Уйду к опушке, где деревья строги…»

Уйду к опушке, где деревья строги,где из-за серых призраков лесныхне услыхать с проселочной дорогини голосов, ни стуков городских.

Я буду знать и буду рада, зная,что в экипажей траурном рядуодин из многих вспомнит, проезжая,и будет ждать, что я опять приду.

Но я, забравшись в самый синий ельник,не покажусь из своего дупла:ведь та заря не встанет в понедельник,что в воскресенье вечером зашла.

1926

74. «Когда на хмуром океане…»

Когда на хмуром океанена миг ты встретился со мной,скажи, ты слышал ли в туманесигнал тревожный над волной?

Ты видел, как дрожали снастии напрягались паруса,как будто силясь верить в счастьеи уповать на чудеса?

Иль ты прошел, невозмутимый,не чуя гибели, прошелтуда, где ждал тебя родимыйи, может быть, спокойный, мол,

и дома, в гавани далекой,тебе припомнить не данокорабль, упавший одинокона черное морское дно!

1928

75. «Серебряные туманы…»

Серебряные туманы,черта, где солнца челов лежащие дальше странывечерним морем прошло,

и что-то помнится живо,какой-то голос зовет,и снится, где-то красивовсе то же солнце взойдет.

1925

76. «Я — отшельник в дикой пещере…»

Я — отшельник в дикой пещерев отдаленном горном краю.На закате синей Венерео своих мечтах говорю.

Иногда мне полночью снитсястарый дом в какой-то стране,и людские яркие лица,как-то странно близкие мне.

Я проснусь, и утро угрюмо,и пещера не так мила,и не может проститься думас той страной, где ночью была.

1925

77. Pity Me Not…Edna St.Vincent Millay(«Ты не жалей меня, что свет дневной…»)[76]

Ты не жалей меня, что свет дневнойпод вечер уж не медлит надо мной;ты не жалей ушедшей красоты,покинувшей поляны и кусты;и не жалей ущербную луну,и что отлив уносит прочь волну,и что тебя оставил прежний пыл,и что меня ты скоро разлюбил.Всегда я знала, что любовь — цветок,с которым ветер может быть жесток,изменчива, как берегу — волна,несущая обломки от судна.— Жалей, что сердцу трудно так учитьсятому, чему уж ум не удивится.

1928

78. «Тихое вечернее смиренье…»

Тихое вечернее смиренье,сердце думу думает, стуча,слушает журчащее теченьевечности подземного ключа.

Где садилось солнце, потухая,эвкалиптов тени, чуть дыша,протянули руки, точно чаяброшенного звездами гроша.

Но холодным гордые кристаллом,высоко над царственным челом,звезды не заботятся о малом,о далеко-низменном, земном.

Скрыв в тени усталость смертной кары,вечер грезит об ушедшем дне.Тихо жизнь кует свои ударыв сердца передночном полусне.

1926

79. «When amethyst lamps were lighted…»

When amethyst lamps were lightedand sunrays had traveled far,I parted my velvet curtainand listened for your guitar.

But I fell asleep on the marble,the wind blew my scarf away,and my tiger-footed servantsannounced the break of day.

I woke, and went to the temple;I will worship gods, not men.You did not come when I waited —now you need not come again!

1925

80. «Серебряные, тихие заливы…»

Серебряные, тихие заливы,гранитов прибережных череда,и трогает забытые мотивызнакомая восточная звезда.

Какие-то глубокие лагуны,где ползают гондолы по ночам,какие-то неведомые струны,послушные полуночным лучам.

И эти струи — только отраженьяразлившихся, расплесканных прудов,и отзвуки — пустые повтореньяпропетых песен, сломанных смычков.

И корабли везут свои поклажи —награбленное золото луны —на берега — дразнящие миражи,рисующие сказочные сны.

1925

81. «Гора, покрытая ковром зари и юга…»

Гора, покрытая ковром зари и юга,и северная дикая скала…И нам с тобою не видать друг друга,хоть я тебя настойчиво звала.

Теперь и ждать и спрашивать не стоит.Стрела рассталась с луком, ты — со мной.Теперь пусть каждый сам себе пророетсвою тропу на пустоши земной.

Но даже там, где черная берлога,где не достать до глаз моих лучу,я не забуду, что была тревога,и не любить тебя не захочу.

1926

82. «Из камня белого Каррары…»

Блоку

Из камня белого Каррарытвой профиль вы сечет рука,сереброструнные гитарыпередадут тебя в века.

Ты будешь юный и певучий,певцы живые не затмятушедший твой печально-жгучийи гордый и глубокий взгляд.

Твой будет свет — лучом от Бога,тебя мы чудом назовеми самой трудною дорогойк своим святилищам пойдем.

1926

83. «When the heat has fallen and the skies are calm…»[77]

М.А.Z.

When the heat has fallen and the skies are calmand the desert sands are turning black from red,I can see your image in the drooping palm,w here the smoke goes upward in a silver thread.

Then I leap and call you in a pleading tone,and forget — Great Allah — that you cannot come,for your fairy dust on many winds is blown,and your lute is broken, and your hands are numb.

1925

84. God's World. Edna St. Vincent Millay («О, мир, я упиваюсь так тобой!..»)[78]