Больные души - Хань Сун

Когда я очухался, оказалось, что товарищи по болезни меня уже стащили с Чжулинь и бросили на пол. Тело мое было покрыто плевками и прочими испражнениями. Я был опечален и опозорен. Все, что я мог, – заискивающе улыбаться всем с самым виноватым видом.

Первое время у меня даже получалось как-то сдерживать себя. Но при виде юной девы я проявил всю свою неполноценность и позорную убогость. Чжулинь же, по всей видимости, была в высшей степени обеспокоена моим состоянием. Она немедленно вызвала доктор Хуаюэ.

Хуаюэ совсем не удивился произошедшему и только слегка упрекнул меня:

– Больной, с вами, похоже, снова приключилась иллюзия.

Я взмолился:

– Простите, я ненароком.

В глубине души я надеялся, что раз уж меня застали с поличным, то, может быть, Хуаюэ соблаговолит снова произвести меня во врачи.

Но доктор лишь распорядился устроить мне очередной осмотр.

На следующий день Хуаюэ объявил, что я подхватил смертельную болезнь.

Приговор был вынесен с той поразительной внезапностью, с которой ночную мглу прорезают лучи рассвета. Предположительно, целитель хотел свести со мной счеты. Впрочем, я не особо был посвящен в планы старшего врача.

Я быстро успокоился. После стольких осмотров и столь продолжительного лечения появился хотя бы один вывод по поводу моего состояния. И это было радостным известием. Больница наконец-то признала и приняла меня.

– Отлично, я уже давно мысленно готовился к такому исходу. Наконец-то мы избавимся от боли. – Я растрогался до слез и неустанно благодарил доктора, словно подозреваемый, признавший в суде вину.

Я хотел выразить признательность и Чжулинь, но заметил, что девушка вцепилась в рукав врача и вжалась в него. Чжулинь смотрела на меня тем печальным взором, с которым созерцают птаху в клетке.

Во мне зародилось дурное предчувствие.

Доктор Хуаюэ так и не пояснил, в чем была суть неизлечимой болезни.

– У меня, случаем, не рак поджелудочной железы или печени? Это ведь самые частые виновники смертей… – предположил я.

Хуаюэ заметил, что из соображений здоровья мне не следовало поддерживать связь подобного рода с Чжулинь. После чего врач разослал подчиненным извещение по поводу моего лечения: нужно было вырезать очаг болезни.

Мне быстренько устроили предоперационные приготовления – целую серию обследований, в том числе общий анализ крови, проверку почечных функций и свертываемости крови, ЭКГ, обследование легких и коронарографию.

В отсутствие родных я сам расписался на бумажках в том, что я дал информированное согласие на операцию и анестезию.

Накануне операции я все никак не мог заснуть. Может быть, так действовали введенные мне заблаговременно лекарства. Меня охватило ощущение, что это мой последний день перед смертью. На операцию я шел как на казнь.

Я, конечно, тот еще завсегдатай больниц, но операций у меня на счету не было. В стационаре я провел долгое время и иногда позволял себе воображать, как можно операционным путем полностью устранить мой недуг. Но вот пришло время ложиться под нож, а я страшился наступления решающего момента.

Операция – мера принуждения, почти что штрафная санкция. Со слов проходивших операционное вмешательство больных, тебя кладут на стол ободранным от всех покровов. Лежишь ты нагишом, надеясь на тот исключительный случай, что все твои беды уйдут и ты будешь спасен. Абсолютно неприкаянный и беспомощный, целиком вверяешься судьбе. Операция сродни выходу в открытый космос. Бестеневые хирургические лампы блещут, как светила, а врачи в специальных халатах походят на облачившихся в скафандры тайконавтов. Людские личины преображаются настолько, что кажется, будто тебя препарируют инопланетяне.

Некоторые больные, ложась на операционный стол в одном состоянии, покидают его уже в кардинально ином. Операционные столы напрямую связаны с моргом.

В моем случае плохо еще было то, что не было родных и близких, которые могли бы засвидетельствовать результаты операции. Все женщины, с которыми я как-либо контактировал, – сестрица Цзян, Аби, Байдай, Чжулинь – меня оставили.

От всех моих выкрутасов на койке боль стала нестерпимой. И вдруг я услышал пронзительный, срывающийся голос:

– Не надо операции! Не надо операции!

6. Не очаг заболевания, а частичка тела

Необычный глас исходил из моего собственного тела. Звук стал развратно шарить по моим налитым соком липким внутренностям, подобно пальцу, рыщущему в непристойных полостях. Меня потянуло блевать. Однако голос этот был не человеческий. Да и не голос вовсе, а сигнал, достигший, подобно звуковым волнам, акустического центра у меня в коре головного мозга.

– Кто это? – поинтересовался я.

– Тсс! Дух, который поселился у тебя в теле.

– Как? Какой такой «дух»? Может, ты врач, который спрятался во мне?

– Я та штука внутри тебя, которую обозвали «смертельной болезнью». – Голосок, напоминавший юношеский, звучал категорично. Его носителю было не до шуток.

– Что со мной происходит? Неужели действительно мне это все кажется?

– С чего ты взял, что у людей легко возникают иллюзии? Нет, это не иллюзия. Вовсе нет. Это долгая история, а времени у нас нет, так что не расспрашивай меня. Я никакой не очаг заболевания. Я обыкновенная частичка твоего тела. Как же это меня можно так просто вырезать?

– Врачи же хотят спасти меня. Я еле дождался этого дня.

– Похоже, им удалось науськать тебя против меня. Спасение твое – иллюзия. Тебя пичкают этой идеей, чтобы ты успокоился и не пытался покинуть больницу. Так проще будет тебя ножиком пырнуть.

– Ты меня пугаешь.

– А ты не пугайся. Я тебе буду в помощь. На твое счастье ты еще не мертвый. Давай поразмыслим, что можно сделать. Только ни в коем случае не позволяй этой банде резать нас по живому!

Передо мной будто предстал ротик, напоминающий язычок от духового инструмента. Тот шамкал, выжимая из белой сжатой гортани насыщенные звуки. У меня в организме пробудилась какая-то штуковина. Ее будто оживил неожиданно поставленный мне «диагноз». Однако паренек этот точно не был врачом, который, как я ошибочно полагал, скрывался во мне.

Чем больше я обдумывал все это, тем страшнее становилось. Сам того не желая, я тосковал по Байдай. Если бы она еще была со мной, то, наверно, помогла бы чем-то. Я живо представлял, как помираю ровно в тот момент, когда меня распахивает скальпель.

Раньше я, бывало, пытался представить себе мою кончину. Но когда ее момент практически настал, я съежился от страха.

7. У больного нет права на мрачные мысли

Рано утром доктор Хуаюэ вернулся в сопровождении врачей-стажеров и врачей-практикантов. Встали они в изголовье кровати, меряя меня взглядами, будто все таившиеся в моем теле секреты им были давно известны.

– Я не хочу делать операцию, – неуверенно взмолился я.