Лиловый (I) (СИ) - . Ганнибал

-- А сколько ты бы взял за кольчугу для Сафир?

Абу Кабил расхохотался пуще прежнего, но потом немножко посерьезнел и ответил:

-- Ну, тебе я могу сделать скидку, как своему верному горну. На самом деле, если поработаешь на меня, сколько я скажу, будем считать, что ты заплатил.

Острон удивился.

-- Ну и ну. Твоя щедрость не знает границ, Абу. Неужели мое пламя стоит того?

Абу хитро подмигнул ему.

-- У твоего пламени как раз такая температура, какой я никак не мог добиться с теми жалкими инструментами, что были у меня в Ангуре.

Корабль тем временем расправил паруса, и их прекрасные раковины почти сразу поймали ветер; берег принялся стремительно отдаляться. Острон смотрел на собравшихся там людей, пока они не слились в одну разноцветную массу и не истаяли вместе с прекрасным городом, который он отчаянно надеялся увидеть когда-нибудь вновь.

***

Ахад Дарваза встречал их молчанием: люди давно перебрались на северный берег, и теперь дома опустели. К счастью Острона, руководство отрядом в свои руки моментально взял Сунгай, и к тому моменту, когда к берегу причалили корабли во второй раз, люди уже успели разбить лагерь. Суматоха царила страшная; Острон носился вместе с остальными, поначалу передавая приказы Сунгая, потом помогал Абу Кабилу устанавливать инструменты в кузнице Дарвазы. В пустующих домах разместили часть бойцов, но, конечно, домов было недостаточно, и остальные уже устанавливали шатры за чертой ахада. На этот раз в Ангуре стражей Эль Хайрана снабдили всем необходимым. До позднего вечера Острон помогал Абу, который собирался работать ночью; уже стемнело, когда Острон разжег пламя в горне кузнеца и спешно выскочил на улицу.

И замер.

Лагерь разрастался на берегу гроздью огней; тут и там полыхали костры, слышны были человеческие голоса. За день прибыли сотни людей, развили бурную деятельность, а завтра прибудут новые, и лагерь опять увеличится.

В шатре, который Острон делил с Сунгаем, Ниаматуллой и Хансой, два последних уже удобно устроились на подушках и разливали подозрительную беловатую жидкость по пиалам. Острон стремительно склонился и понюхал содержимое пиалы, которую Улла держал в руке.

-- Ага, -- протянул он. -- Пьянствуете.

-- Присоединяйся, -- кивнул Улла. -- Когда же еще пьянствовать, как не теперь? Меньше, чем через неделю уже выйдем в поход, там не до арака будет.

-- Верблюжьего молока нет, -- добавил Ханса, -- но я почему-то думаю, что ты его и не хотел.

Острон постоял, размышляя, потом плюхнулся на подушку между ними.

-- Сунгай где?

-- С птицами разговаривает, -- был ответ. -- Сказал, скоро вернется.

-- Надеюсь, они принесли ему новости о Залмане, -- пробормотал Острон, выуживая еще одну пиалу из походного мешка.

-- Кстати, факел, -- вспомнил будто Ханса, раскопал глиняную бутыль и плеснул в пиалу арака. -- Не страшно тебе?

-- Чего это мне должно быть страшно?

-- Лейла в ярости.

-- А я тут причем? -- сделал недоумевающее лицо Острон, хотя догадывался о причинах ярости девушки.

-- Ну-ну, -- неопределенно протянул марбуд. Улла тем временем потянулся за барбетом. -- Она мне сегодня заявила знаешь что?

-- М-м?

-- Что она-де своего всегда добивается.

-- Не понимаю, о чем она, -- невозмутимо ответил Острон. -- Кстати, еще совсем недавно она мне сказала, что скорее предпочтет поцеловаться с пьяным моряком, чем со мной.

-- Видимо, пьяные моряки ей не попадались, -- фыркнул Ниаматулла и взял аккорд. Полог шатра откинулся; под плотную темную ткань нырнул Сунгай, оглядел их.

-- Есть ли новости о Залмане?

-- Дурных нет, -- ответил джейфар и опустился рядом с Хансой. Остроносая лампа, стоявшая в центре, освещала их лица. Ханса вручил четвертую чашку Сунгаю, Ниаматулла принялся наигрывать нежную мелодию. В шатре воцарилось молчание.

-- Я горем сам горел, но им не опалил тебя, -- негромко напел Улла. -- Зачем, раскрывшийся бутон, я б огорчил тебя?..

Острон вертел пиалу в руках и рассеянно улыбался. На долю мгновения арак в чашке вспыхнул, но тут же и угас; уголки рта Сунгая приподнялись.

-- Ты выйди в сад. Ни одного бутона нет в саду, что кровью сердца своего не залил бы тебя...

Улла закончил петь, опустил руки и мечтательно уставился на огонь лампы.

-- Когда я вернусь, -- сказал он, -- спою ей эту песню.

Ханса выразительно пожал плечами и состроил физиономию.

-- Из всех нас, -- вполголоса заметил Сунгай, -- Тейшарк видел только Острон. Не смешно ли, а? Все мы называем себя стражами стены Эль Хайрана, на которой не были ни разу.

-- Через несколько недель мы там будем.

-- Факел, а расскажи, что там, -- попросил Ханса. Лицо Острона слегка омрачилось: думая о Тейшарке, он неизменно вспоминал руины, которые они оставили осенью.

-- Это огромная крепость, -- все же сказал он. -- Окруженная белыми стенами. Золотые купола блистают на солнце, и стражи в алых халатах... -- он вздохнул. -- Стражи в алых халатах когда-то стояли на карауле.

-- Ты носил алый халат?

-- Нет, -- Острон улыбнулся. -- Их носят только часовые, а я был всего лишь новобранцем и почти все свое время проводил на площади перед цитаделью с другими новичками, тренировался. Надеюсь, когда мы отвоюем город, мы сумеем хотя бы частично восстановить его.

Сунгай нахмурился.

-- Надеюсь, -- глухо сказал он, -- за это время темный бог не уготовил нам чего-нибудь... особенного.

***

Они прибывали на последнем корабле, с которого на пристань в числе первых ступил Халик в своем белом с алым бурнусе. Острон и Сунгай стояли на причале, приветствуя его; джейфар почти сразу увел слугу Мубаррада прочь, что-то докладывая ему, а Острон дождался, когда по сходням сбежит Сафир.

Ему хотелось поймать ее за руки и обнять, но выражение ее лица было строгим, и она подошла к нему, вскидывая правую ладонь.

-- Последний джунган лучников прибыл, командир, -- сказала она. -- Ждем приказов.

-- Для вас готовы шатры в восточной части лагеря, -- ответил Острон, -- следуйте за мной.

Сгорая от нетерпения, он шел по улицам ахада, и Сафир вышагивала по его правую руку; за ними растянулись цепочкой лучники в белых плащах.

-- Эту ночь мы еще проведем на берегу, -- сообщил он, -- а завтра утром войско выступает. Больше ждать нечего.

-- Хорошо, -- негромко произнесла она. Бесконечные шатры простирались по обе стороны; Острон прошел знакомой дорогой до самой окраины лагеря, где последний отряд лучников уже поджидала Сумайя, возглавлявшая тысячу.

-- Мой шатер у самой окраины ахада, -- почти прошептал Острон, коснувшись руки Сафир. -- Рядом с красным знаменем.