#на_краю_Атлантики - Ирина Александровна Лазарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот момент зазвонил телефон, и они оба вздрогнули. Он звенел, а в ушах шумел ливень, который они давно перестали слышать, а сейчас он вдруг оглушил их. Юля взяла трубку. Это был Катин врач, он интересовался, когда Катя приедет в больницу.
– Я пока не могу сказать, – ответила Юля, сама не веря тому, что говорила: язык как будто отделился от разума и жил своей жизнью. – Мне кажется, она нехорошо себя чувствует… Что-что? Да, заболела… Я позвоню вам через неделю.
Она опустила трубку и взглянула на мужа, сжимая губы. Путь назад был отрезан. Йохан все понял по ее лицу, залившемуся яркой краской. В чуть испуганном выражении ее смешались и ликование, и предвкушение победы, и смятение от собственной дерзости. Но и его глаза сверкали заразительным чудотворным блеском. Значит, он и здесь поддержал ее. Что это был все-таки за человек, щедрость души которого она до сего дня еще не объяла вполне… и как только ее угораздило из всех людей влюбиться именно в него, именно на нем остановить свой выбор – или позволить ему остановить свой выбор на ней…
Только бы из этого что-то вышло! Только бы это был не тупик и им не пришлось бы оправдываться перед лечащим врачом за свое безрассудство! О жизнь, суровая реальность, о муки выбора, муки ожидания!
2013 год, сентябрь
Да, тот поцелуй был ошибкой, неприятным моментом, который, подобно капле дегтя, испортил весь вкус блюду: так для Сергея было испорчено воспоминание о последнем вечере в Бразилии. Он летел через Париж, и если до этого в аэропортах его мучила бессонница, то здесь он поставил небольшой чемодан на полку рядом со своим креслом, и голова сама склонилась к чемодану, он провалился в бездонный сон, вопреки всем усилиям воли: в таком состоянии он не заметит, как вытянут бумажник, а еще хуже – он проспит свой рейс, застрянет здесь на несколько лишних часов… спать нельзя, но что делать, когда не спать – невозможно…
Это был огромный аэропорт, в котором он несколько раз заблудился; чтобы проехать из одного терминала в другой, пришлось ехать на разных автобусах, а сотрудники аэропорта почти не знали английского. За окном шел бесшумный ливень, доказательством которого были мрачные облака, сковавшие небо, и сверкающие полосы дождя, летящего к земле. Где-то вдали вспыхнула молния, осветившая небо на один миг, и Сергей только и успел подумать, как плохо будет, если из-за грозы его рейс задержат.
Мысли заплетались, но в них он все равно возвращался к Вере, лежащей в постели и не имеющей никакой надежды, кроме как на него, а затем к Габриеле, так внезапно поцеловавшей его в баре. И те неловкие моменты, когда он хотел провалиться сквозь землю, но не объяснять ей, что она ему не нужна и что она не так поняла его дружбу и восхищение, потому что он уже сделал свой выбор. Как не хотелось обижать такого чудесного человека, который скрасил всем им своим обаянием и юмором напряженные дни обучения! Хуже всего было то, что Габриела никак не могла его понять, и ей почему-то казалось, что он приносил себя в жертву Вере, когда в действительности не было никакой жертвы, и тогда ему пришлось сделать то, что он хотел меньше всего, – обнажить перед ней свою душу.
– Вера – это моя мечта, мой двигатель, она толкнула меня на свершения, и даже если я когда-нибудь привыкну к ней, как супруги привыкают друг к другу в долгом браке, то я никогда не смогу забыть эти дни, это время в Бразилии, которое было для нее одной, во имя ее одной, и никогда бы не случилось, не будь ее в моей жизни. Пойми, любовь – это не только то, что мы рисуем в мечтах о человеке, которого до конца знать не можем, любовь – это еще опыт, пережитый вместе, те незримые связи друг с другом, которые мы одни осязаем: только я и она.
– Не понимаю… – Габриела возразила бойко, готовясь сказать ему пылкую речь в ответ, но он ее перебил.
– Конечно, не понимаешь, – сказал Сергей. – Я же сказал, что связи незримы, а значит, для других их нет, они существуют только в моей и ее реальности, это наше сокровенное.
– Но ты так смотрел на меня, когда я танцевала…
– Да, смотрел… Но ведь это другое…
– Что же?
– Ты не представляешь, о чем я думал…
– О чем? – спросила Габриела с надеждой в голосе – как всегда, до последнего надеется обманутая своими же фантазиями женщина.
– Я думал о том, что очень скоро точно так же свободна будет Вера – свободна от болезни, и она будет танцевать, и она будет так грациозна, легка, легкомысленна…
– О Сережа! – слезы выступили на ее глазах, рот некрасиво искривился, она тут же закрыла его руками и тяжелым взглядом обожгла его, а затем бросилась прочь.
Когда же она вернулась из туалета, то выпила рюмку коньяка и была холодна и покойна весь вечер, и Сергея восхитило ее самообладание. Лишь под конец, когда они прощались, она сказала ему кое-что злое и неприятное, что так глубоко кольнуло его:
– А все-таки ты ехал сюда только для себя любимого, для своей карьеры, ты хочешь вернуться домой и стать первым врачом, который практикует этот протокол, и даже если ты полюбил меня, то оставляешь мечты обо мне только ради карьеры. Ты и я – мы с тобой из одного теста, и я, как никто другой, тебя понимаю.
Именно эта капля, а не поцелуй и объяснения отравила все воспоминание о вечере. Слова Габи жгли душу, как капля кислоты, проникающая все глубже в мышцы мыслей. Была ли хотя бы толика правды в ее словах? Если и была, то он отказывался от нее, не хотел ничего знать о ней. Тогда же вдруг Сергею стало совестно перед собой и, главное, перед Верой за то, что он распылял самые свои задушевные идеи
