Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

В свой наезд в Вену Август завел дружбу с сыном императора Леопольда Иосифом, королем Римским. Определенным кругам пришлось явно не по вкусу, что наследник трона Габсбургов водит дружбу, с князем-протестантом. Как бы из того чего не вышло.

Тогда произошло следующее. Как-то ночью кронпринц Иосиф проснулся от ужасного звона цепей. Возникшая в сенях покоя какая-то призрачная фигура плачущим голосом обратилась к нему:

— Иосиф, король Римский! Я дух, испытывающий муки огня в чистилище. Я пришел к тебе оттуда, посланный Богом, чтобы упредить тебя от дружбы с саксонским князем Августом. Ты стоишь на краю бездны; сели не порвешь с ним, готовься к вечным мукам.

Юный король Римский онемел с испугу. От страха он не мог вымолвить ни слова: словно комок застрял у него в горле. Снова загремели цепи и снова гот же плачущий голос:

— Ты не отвечаешь, Иосиф? Идешь супротив ноли Божьей? Тебе дороже дружба этого человека, чем расположение Верховного Владыки, которому ты всем обязан? Ладно, подумай, завтра приду за ответом. Если сохранишь эту дружбу, то вас обоих ждет погибель.

И дух под громыхание цепей удалился.

На другой день Август навестил своего друга, тот принял его, лежа в кровати, бледный и, стуча зубами, рассказал ему о ночном кошмаре. Август сразу догадался, из какого такого чистилища явился дух, и пообещал Иосифу следующую ночь спать у него в покоях и вместе дожидаться гостя с того света. И тот явился, под громкий звон цепей, но прежде чем ему удалось раскрыть рот, Август подскочил к нему и схватил поперек туловища.

— Коль ты пришел из чистилища, гак убирайся же туда обратно!

Сказал и выпросил духа из окна. Снизу послышался глухой стук упавшего тела, это монах-иезуит сломал себе ноги.

Э. Хаппель в своем сборнике разных редкостей «Relaniones curiose» с большим воодушевлением повествует об офицере-датчанине по имени Лютцов, который в Тридцатилетнюю войну дослужился до полковника. Свою великую силушку он демонстрировал так: связав в один пучок девять копий и ухватив за один конец всю связку одной рукой, удерживал ее на уровне плеча.

Нечто подобное проделывал и Миклош Толди, указывая дорогу на Буду своим гостям:

…И, вспомнив черным словом братца,За свою оглоблю рассудил он взяться,Мощною рукою в превеликой злости,Словно та оглобля не тяжеле трости,Будто за указку, он за жердь берется:«Ближний путь на Буду? —Гляньте — вон он вьется!»А рука у Толди точно из металла —В ней оглобля даже не затрепетала.(Я. Арань, «Толди»; пер. Л. Мартынова)

Летописец Илошваи[177], описывая поединок силача Толди с быком, рассказывает, что, попытавшись изловить быка веревками, только порвал их, тогда он изловчился, поймал быка за хвост и привел на бойню:

Бык то был могучий, а веревки тонки…Много перепало Миклошу печенки.(Илошваи, пер. Л. Мартынова)

Арань, очевидно, счел излишним ловить быка за хвост, у него Толди тормозит быка за рога.

Кстати, такой случай отмечен в реальности. Брантом пишет о своем старшем брате, месье Шатиньере, служившем при дворе Франциска I, что тому в младенчестве отец подсыпал в пищу железный порошок и золотые опилки, от этого он так окреп, что, возмужав, был способен остановить на бегу самого свирепого быка, ухватив его за рог.

Томас Тофем, легендарный английский силач, в 1741 году, 28 мая в городе Дерби поднял с деревянного постамента на высоту человеческого роста три скованные цепями и заполненные водой бочки общим весом 1 836 английских фунта (826,20 кг). При этом он действовал не руками, а, перекинув конец цепи за шею, управлялся с бочками мышцами шеи и плеч.

И. Т. Дезагюлье, эмигрировавший в Лондон французский протестант, ученый-физик, сотрудник Ньютона, хотел воочию убедиться в правдивости слухов, ходивших о Тофеме. Свои впечатления изложил на бумаге; он пишет, что не заметил никакого обмана ни в номере с бочками, ни в двух других силовых номерах.

Тофем зубами поднял двухметровый стол, к противоположному концу которого был подвешен груз весом в 22,5 фунта. Положив на затылок железную балку и ухватив руками оба ее конца, согнул ее.

Тофем был человеком миролюбивым и благодушным. Однажды все же он вышел из себя. Случилось так, что его сосед обидел добряка, несправедливо поступив с ним. Ог возмущения Тофем мог бы переломать ему кости, но сдержался н, схватив с очага вертел, накрутил его на шею соседу, а концы скрутил в узел, чтобы было похоже на галстук.

Миролюбивый характер этого невероятной силы мужчины оказался для него роковым. Жена у него была неуживчивая злюка, каких свет не видел, и так умела отравить ему жизнь, что избавиться от нее он не мог иначе, как покончив самоубийством.

Самым сильным человеком XVIII века, а может и всех времен, прошедших с тех пор, был немец Иоганн Карл фон Экенберг. На его выступлениях люди покачивали головой: это-де ненормальное явление, тут явно не обошлось без сил сверхъестественных.

Сей молодец брал на руки 1300-килограммовый пушечный ствол и нес его по кругу, словно младенца.

Прикусывал зубами дубовую дубину, которую привязывали к упряжи ломовой лошади, и лошадь не могла, трогаясь, вырвать дубину из его железных челюстей, даже сдвинуть его с места была не в состоянии.

На конец доски длиной в пять метров сажал трубача, зубами поднимал доску за другой конец, трубач играл марш, а он в темпе марша обходил сцену.

Широко расставив руки, брал в каждую по полному кубку вина. Затем ему надевали на запястья веревочные петли, и он вызывал из публики шестерых мужчин в помощники. Расставлял их по трое с каждой стороны и велел им взять в руки концы веревки и тянуть, что есть сил, не давая ему поднести кубки ко рту и выпить их. Те, как ни напрягались, все ж не могли помешать этой горе мышц свести руки, поднести кубки ко рту. И он их выпивал до последней капли.

Ложился на спину, на грудь ему ставили тяжеленную наковальню, на нее клали толстый железный стержень. Два молодца-молотобойца кувалдами старательно разбивали стержень на мелкие кусочки. После испытания грудной клетки шло испытание области желудка. Богатырь укладывался меж двух расставленных стульев: пятками ног упираясь на один, головой на другой. Область желудка придавливали громадным камнем, один из помощников тяжеленной деревянной кувалдой разбивал камень на куски.

Он был настоящим артистом и самый впечатляющий номер приберегал к концу представления. Из крепких балок собирали похожее на башню сооружение в несколько метров высотой. Внутрь, до самого пола на цепях спускали дощатый помост. На помост заводили коня с трубачом в седле, и пока тот что есть сил дул в свою трубу, Экенберг с верхушки этой башни одной рукой поднимал лошадь вместе с всадником до самого верха. В другой руке держал кубок с вином, и когда трубач заканчивал, силач опустошал кубок за здравие городского совета, граждан города и высокого дворянства.

Я потому так подробно рассказываю про него, что он удостоился большой чести со стороны ученого мира. Редакторы известного в ту пору научного сборника «Breslauer Sammlungen», желая положить конец слухам о вмешательстве сверхъестественной силы, подвергли научному обследованию выступления силача. Третий том сборника (с, 822) публикует результаты: ни о каком вмешательстве сверхъестественных сил и речи быть не может, секрет достижений Экенберга — исключительно в мастерстве и тренировках.

Я не знаток накачивания мышц, поэтому вынужден полагаться на мнение спортсменов, пусть они решают, что из приведенных выступлений героев-силачей правда и что сказки.

Но я еще не закончил рассказ о мэтре Экенберге. «Breslauer Sammlungen» исследует и другую сторону таланта, чтобы со всей наглядностью показать, что природа, воистину одарив овчинкой, сэкономила на выделке. То есть насколько силен был Экенберг, настолько же ужасающе и беспросветно глуп.

Случилось ему покупать лошадь на ярмарке. Продавец, зная об умственных способностях «второго Самсона», лихо втянул его в такую сделку: внести плату в течение двадцати четырех часов на очень выгодных условиях. За первый час надлежит уплатить всего 1 пфенниг, за второй — 2, за третий — 4, за четвертый — 8 и так далее, то есть за каждый час — удвоенную плату, чем за час предыдущий. Экенберг никогда не слышал старинного анекдота про шахматную доску и с превеликой радостью ударил по рукам. Но пока он своим слабым умишком сосчитал до десятого часа, к примеру, то плата все еще составляла 1 имперский талер, 18 грошей и 10 пфеннигов. Но посчитай-ка он дальше, то ему и в ночном кошмаре не приснилось бы, что за пятнадцатый час сумма платежа уже хитро подскочила бы до 50 талеров, за двадцатый — до 1 820 талеров, а за двадцать четвертый — до 58 254 талеров, 5 грошей и 3 пфеннигов.