Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

До епископа Линкольнского У го докатилась весть, что в Лейстере живет одна монахиня, которая уже семь лет ничего не ест, лишь по воскресеньям съест просвирку, запьет вином и ей этого довольно на все семь дней недели. Епископ командировал пятнадцать священников для проверки. Они пятнадцать дней наблюдали за ней, потом доложили: все правда. Строгий пост не наносил монахине вреда, свой протокол священники заключили такой поэтической картиной: «лицо ее румяно, как роза, и бело, словно лилия». Дело это давнее, происходило оно в 1225 году.

Желудок Марии Нивелльской (ок. 1177–1213; католическая святая. — Прим. ред.) тоже не принимал иной пищи, кроме причастной. Однажды ее духовный отец попробовал ввести ее в искушение не освященным хлебом, но только она вкусила от него, как тут же выплюнула, на нее напал родимчик, она плакала, кричала, так что пришлось долго приводить ее в чувство.

В житиях святых дев отыщется с десяток, если не более, сходных примеров такого бессмысленного голодания. А если все же попытаемся отыскать этот самый смысл, то он окажется совсем не похвальным: эти духовно заблудшие девы руководствовались собственным эгоизмом, пытаясь обеспечить себе место в раю. Но какое же человеческое тщеславие предполагали они в Том, Кому молились по 48 часов подряд, будто бы Он может находить радость в таком уродливом искажении им же самим созданных законов природы!

Успокаивает, однако, что в этих историях нет и стольких зернышек правды, сколько апельсиновых зерен по пятничным дням склевывала Роза из Лимы.

О живших в монастырском уединении либо в замкнутом семейном кругу девах летописцы могли писать, что им хотелось; они были уверены, никто проверять не станет, что эти девы ели и чего они там не ели.

Так, они заставили говеть целых двадцать лет одну историческую личность.

В церкви швейцарской деревеньки Саксельн под алтарем похоронен упокоившийся в 1487 году и в 1669 году объявленный святым монах Николаус. Его историческое выступление датируют 1481 годом. На соборе в Стансе меж союзниками вспыхнул жестокий спор, дело чуть было не дошло до раскола, когда брат Николаус своей мудрой речью утихомирил бушевавшие страсти и водворил мир. (Шиллер тоже упоминает об этом событии в своей драме «Вильгельм Телль», акт 2-й, действие 2-е, но всего несколькими незначительными фразами.)

Брат Николаус в миру крестьянствовал, женился, стал отцом пятерых детей. Неизвестно, какой надлом произошел в его душе, но в 50 лет он оставил семью и ушел в горы отшельником. Построил хижину на краю отвесной скалы и тянул в ней свою жизнь до самой смерти. (Fluh, на швейцарском диалекте Flüe — лысая скала. Отсюда его полное имя — Nicolaus von der Flüe.)

В народе чтили этого нетребовательного, живущего аскетом человека; люди ходили к нему за советом, утешением; слава о нем облетела страну; его роль в замирении на соборе в Стансе показывает, насколько велик был его авторитет.

Как жаль, что борцы за национальную независимость Швейцарии сделали из этой достойной глубокого уважения личности просто говеющего святого! Да еще на каком основании! А на том, видите ли, что он двадцать лет прожил на Господней вечере (т. е. на вине и хлебе), кроме того, не принимал ни куска иной пищи, ни глотка иного питья.

Местным жителям не верилось, и они поначалу пытались его проверять. Закрывали все пути, ведущие к хижине, по 30 дней не пропускали к нему никого — и находили его таким же свежим, полным сил и здоровья, как до того.

Епископ Констанца тоже хотел его испытать. Он послал к нему своего заместителя, и тот тщательным образом осмотрел хижину, затем обратился к отшельнику с вопросом:

— Какую из добродетелей ты считаешь наиболее важной?

— Послушание.

— Вот ломоть хлеба, съешь его.

Нынешний читатель, наверняка, уже догадывается, каков был результат: отшельник откусил кусочек, но его стало тошнить, он не смог проглотить ни крошки. Напротив, — доложил он, — когда вкушаешь просвиру, то ощущаешь невыразимую сладость и наполняешься жизненной силой.

В календарях брата Николауса прославляют 22 марта. Его жизнеописание составил монах-иезуит Уго Люцернский, он увенчивает двадцатилетнее говение святого еще одним чудом:

«Как он рассказывал сам, еще во чреве матери ему представилось, как раскрылись небеса, открыв все звезды; одна из них сияла особым светом, ярче других; она осветила весь земной шар, и т. д.»

Этим бесподобным примером свойств человеческой памяти завершаю историю брата Николауса.

На этот раз мне не придется собирать факты по разрозненным источникам. На столе передо мной знаменитая книга Иосифа Герреса «Die christliche Mystik» (Ренесбург, 1836–1842). Известный ученый и публицист собрал в отдельной главе случаи парения и полетов святой жизни мужчин и женщин. И это не то чтобы молва или слухи, а реальные факты, которым он попытался дать научное, хотя и малопонятное, объяснение.

Геррес преподавал историю в Мюнхенском университете. После его смерти его почитатели основали «Общество Герреса» для распространения схожих учений.

Итак, приступаю.

Мария Агредская[186] порой впадала в состояние особой религиозной экзальтации, в этот момент ее тело приподнималось над землей на несколько дюймов. Тело ее становилось невесомым, так что его можно было сдуть, как пушинку или древесный лист. Это парение наступало после причастия. «Точно так же, как у венгерской святой Маргит», — добавляет автор.

Святой Доминик[187] в парении поднимался гораздо выше. Однажды его пригласили на обед монахи в Кастрес, все уже сидели за столом, а его все не было. «Молится, наверное, перед обедом в часовне», — подумали они и послали за ним одного из братьев. Тот нашел его и доложил, что святой «в молитве парил между небом и землей».

Геррес приводит еще двадцать два подобных случая; все они наступали в экстатическом состоянии во время глубокого погружения в молитву, и тогда человек более или менее продолжительное время парил над землей. Среди прочих он упоминает и короля Венгрии святого Иштвана.

(Понятие «экстаз» невозможно выразить по-венгерски одним-единственным словом. Слово это греческого происхождения, оно означает — быть вне себя, но, чтобы приблизительно передать все оттенки смысла, сложившиеся в процессе его употребления, призовем на помощь следующие слова: восторженность, упоение, одухотворенность, транс.)

Ради простоты остановлюсь на слове «транс», хотя, чтобы передать понятие «религиозный экстаз», не хватит всех приведенных слов. По мнению Мантегацци[188], с этим состоянием граничат «сомнамбулизм, каталепсия и делириум», то есть склонность к гипнотическому сну, сопровождаемому окостенением всех членов и обманом чувств, кратковременное помутнение рассудка. Аскетический образ жизни, посты, бессонные ночи, самоистязания, волевое подавление нормальных физиологических потребностей имеют результатом развитие сверхчувствительности, которая предполагает возникновение приведенных выше симптомов. Верующий человек полагает, что видит чудо, а наука видит во всем этом расстройство нервной системы[189].

Более подробные сведения имеются о воспарениях Педро Алкантарского[190]. Иногда посреди молитвы его охватывал такой внутренний порыв, что он поднимался на высоту до 15 аршин (1 аршин — 0,60-0,78 м), почти под самый купол церкви. Как-то раз он гостил в одном графском замке, там, в парке, его поселили в отшельнической хижине. Его часто видели парящим с распростертыми руками, взором, обращенным к небу, — норой он оставался в этом положении до самого утра. Мало того — он еще и летал. Однажды он летел над высоченными соснами, в другой раз так погрузился в созерцание креста, установленного на вершине холма, что впал в транс и полетел с распростертыми руками к кресту.

Прочие факты поскромнее.

Сестра Адельгейд во время молитвы в церкви воспарила и, словно подхваченная вихрем, несколько раз облетела вокруг алтаря.

Эсперанца Брене галльская также воспаряла и целых полдня перелетала с алтаря на алтарь.

Агнесса Чешская в монастырском парке неожиданно поднялась ввысь и на глазах сопровождающих исчезла за облаками. Пребывала там с добрый час, потом возвратилась. На расспросы сопровождающих, что она там видела, отвечала: «Тайны Господни видела, но рассказывать о них нельзя».

Святая Колета взлетела в ясную, безоблачную погоду, взлетела, так сказать, до самого неба. По ее собственным словам, у нее было такое чувство, что стоило ей протянуть руку, как она дотронулась бы до самого свода небесного.