Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина

– У нашего отца чутье великое. И душа добрая. Он дурного не посоветует.

И тут же увидел, что Очир обмяк. Продолжал сборы, но движения уже не были так резки, а дыхание не таким шумным. Чагдар понимал, что спас гордость Очира: вроде бы он делает то, что отец ему посоветовал, а не то, что приказал, ударив при этом еще и так кстати принесенной плеткой.

Утром они завтракали свежеиспеченными борцогами. Булгун встала до рассвета и наготовила целую гору, чтобы и Чагдару хватило в дорогу. Новость, что Очир тоже уезжает, была для нее неожиданной. Скулы ее заалели, глаза увлажнились. Видно, решила, что бывший муж уходит в армию, чтобы не сталкиваться с ней каждый день. Ну, пусть будет так. Пусть так думают и соседи. А Дордже нисколько не удивился. Сидел возле очага, шевеля губами и перебирая четки одним указательным пальцем – творил молитву за живых. Теперь ему прибавится забот – надо будет заменить Очира по хозяйству.

Телега уже стояла запряженной, а Баатр, в праздничной рубашке и новой кепке, все сидел на пеньке у очага, ссутулив плечи словно на холоде и перекатывая потухшую трубку из одного угла рта в другой. Дети слонялись по базу, не понимая, как вести себя при таком тяжелом расставании. Только Роза бесцеремонно залезла к отцу на колени и обняла за шею. Судя по лицам, и остальным хотелось быть на месте Розы, но нельзя, не маленькие уже. Булгун подошла к Чагдару забрать Розу, но тот покачал головой – пусть останется. Ему тоже было трудно оторвать от себя теплые детские ручонки.

Очир, позавтракав, ушел в сад – прощаться с деревьями. Они его дети, его радость, плоды его жизни.

– Вот что, парни, – обратился к сыновьям Чагдар, нарочно употребив взрослое слово. – Сад остается полностью под вашу ответственность. Дедушка скажет, что и когда делать. Чтобы старший дядя, когда вернется, мог сказать: «Вот племянники! Какой урожай вырастили!»

Вовка и Йоська дружно кивнули.

– Ты, Надюша, помогай тете и следи за Розой.

Надюша прижала ладошку к октябрятской звездочке, которую носила с прошлой осени, осторожно перекалывая со школьного фартука на домашнее платье и обратно.

Чагдар старался запомнить в подробностях лица детей, каждую гримаску, каждый жест. Запахи родного база, такие обыденные – сена, коровьего молока, сохнущих кизяков, кострового дыма, жареных борцогов – казались теперь, в минуту расставания, притягательнее любых женских духов, будь то хоть «Красная Москва». А нежный запах, исходивший от малышки, не заменил бы и букет роз.

Когда Очир вернулся, Баатр выбил погасшую трубку, заткнул за пояс и, опершись ладонями о колени, поднялся с пенька. Сказал негромко, хрипло:

– Пора!

Дети уже без стеснения облепили отца. Дордже, не прекращая перебирать четки, подошел к старшему брату и поклонился. Очир похлопал его по плечу. Потом коротко кивнул Булгун и прыгнул в телегу, оттолкнувшись здоровой ногой от земли и перебросив на руках сухощавое тело.

Чагдар погладил детей по спинам, подошел к Булгун, вытиравшей невольные слезы концом пестрого платка, передал ей малышку. Обнял Дордже, почувствовал, как громко стучит сердце внешне бесстрастного младшего брата. Запрыгнуть в телегу, как Очир, не мог – встал сапогом на ось колеса, аккуратно шагнул через жердину и устроился позади старшего брата. Сена в телегу отец класть не стал – не хватало еще, чтобы его сыновья приехали в штаб дивизии все в сенной трухе, кинул только войлочный шырдык. Мальчишки распахнули ворота и так и остались стоять, прилипнув к створкам, становясь всё меньше и меньше с каждым вдохом и выдохом, и Чагдару казалось, никогда еще престарелая лошадь отца не бежала так быстро. Очир даже не обернулся.

Они ехали в Зимовники по веселой, зеленой, трудовой равнине. Ее больше нельзя назвать степью – все распахано аккуратными прямоугольниками, и всходы пшеницы уже топорщатся острыми пиками. На заливном лугу у речки, трудно вытягивая копыта из чавкающей грязи, щиплет траву стадо колхозных коров. В небе, как и в детстве, как и всегда, заливаются жаворонки – кажется, их стало больше, ведь на взрыхленном поле и ямку для гнезда легче найти, и пропитание.

Только бы немцы не докатились сюда. Ненасытная война изгадила, залила кровью и порохом, засыпала снарядами и минами, взрыла воронками такие огромные, такие плодородные пространства! Люди перед войной только-только вздохнули, только-только поели вволю хлеба… Но судьба не хочет давать передышки, все испытывает и испытывает на прочность. Может, все свергнутые советской властью боги объединились и выпустили в наказание коричневую чуму? Глупости. В Польше, например, люди набожные, а захватили их в первую очередь. Не достучались поляки до бога. Но если нет богов, кто составляет судьбы? Это был последний вопрос, который задал себе Чагдар перед тем, как провалиться в дрему.

– Товарищ красноармеец! Где здесь штаб дивизии? – услышал Чагдар сквозь сон вопрос отца и открыл глаза. Впереди виднелось знакомое кирпичное здание станции.

– А че ты, дед, в штабе забыл-то? – полюбопытствовал молодой веснушчатый верховой на низкорослой кобылке, натягивая поводья.

– Сынов везу, добровольцев.

– Вон че! – парень внимательно посмотрел на Очира, потом на Чагдара. – Не слишком старые они для войны?

– Старый конь борозды не испортит! – в тон парнишке ответил Баатр.

– Ба, как ты складно по-русски гутаришь! А сам-то тоже записуйся. Будешь указания начальства своим калмыкам разбукваривать. А то ведь ни бельмеса не тумкают. Наш комвзвода младший лейтенант Вершов сокрушается: «С калмыками идти в бой – только на смерть!» Знаешь, как они к нему обращаются? Тарш ладш литинан! – парень захохотал.

Чагдар бросил быстрый взгляд на старшего брата. У Очира на скулах заходили желваки.

– Товарищ кавалерист! – обратился к нему Чагдар. – По-русски следует говорить не «гутаришь», а «говоришь», и не «тумкают», а не «понимают».

Парень круто осадил коня.

– А вы, че, случаем, не шпиёны? – он сдернул с плеча карабин. – Я вот вас счас к особистам сопровожу. Все руки вверх!

– Затвор передернуть забыл, – негромко сказал Очир.

– Че? – не понял верховой.

– Затвор передернуть забыл, – повторил Очир. – И почему у тебя оружие на правом плече, когда сабельники должны стрелять с левой руки? – командным голосом спросил он.

Парень смешался, опустил карабин.

– У меня, дяденька, че-т никак с левой не выходит, – пробормотал он.

– Вот как оформлюсь, разыщи меня, научу, – предложил Очир.

– Ладно. – Парень не знал куда глаза девать. – Вы меня звиняйте. Нам велят бдить: вдруг диверсанты или че. А штаб в клубе размещается. Сразу за памятником Ленину. Звиняйте еще раз.

Он стеганул