Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Патриарх соответственно призывал свой «народ» «выполнить свои обязательства в османском отечестве», как это делалось «на протяжении многих веков»; «ответить искренне на призывы со стороны правительства во имя отечества […], пожертвовать своей жизнью, даже не привыкнув к военной жизни»; «организовать благотворительные общества… проявить внимание к потребностям семей мобилизованных солдат без других средств к существованию… и потребностям больных и раненых солдат, в частности даже давать им приют и заботиться о них в своих собственных домах». «Разумеется, нет необходимости, — продолжал патриарх, — говорить о том, что акты сострадания должны быть выполнены без учета религиозной или национальной принадлежности человека, ибо мы все дети одного и того же отечества».
Патриарх также призвал «верующих поддерживать дружеские отношения со своими соседями и соотечественниками; самоотверженно помогать им и выказывать дух самопожертвования, уважать их чувства, выказывать больше дальновидности и осмотрительности, чем когда-либо; не оставлять дверь открытой для недоразумений; и, в более общем смысле, проявлять осторожность в словах и делах, ибо хорошо известно, что в обстановке такого рода люди становятся более нервными и раздражительными»[1177].
Само собой разумеется, что этот призыв к османскому патриотизму, сопровождаемый четкими рекомендациями быть более осторожными и избегать провокаций, был очень хорошо принят младотурецкой прессой в Стамбуле, которая опубликовала его с хвалебными комментариями, в особенности в ежедневнике «Младотурки»[1178]. В своих мемуарах патриарх подчеркивает, что этими инициативами власти Патриархии стремились убедить правительство в доброй воле армян. Школа ускоренных учебных курсов для будущих медсестер, основанная д-ром Ваграмом Торгомяном и Рубеном Севаком (Чилингиряном), была открыта 29 ноября 1914 г. в городе Пера. В провинциях армяне взяли на себя обязательство производить теплую одежду для солдат, в том числе носки и даже нижнее белье, «которого у них раньше не было»[1179]. Патриарх отмечает, что все эти усилия были хорошо восприняты, «хотя все указывало на то, что признательность турок была простым притворством». Мобилизация проходила во все более сложных условиях[1180].
Объявление джихада, священной войны против «неверных», официально провозглашенной 13 ноября 1914 г. шейх-уль-исламом Хайри эфенди, иттихадистом, который не являлся священнослужителем, свидетельствует о дискурсивной радикализации. Надо отметить, что генерал Лиман фон Сандерс отметил в своем описании «демонстраций» в ответ на это объявление на следующий день, в субботу, 14 ноября, что «турецкая полиция организовала, как обычно, марши на улицах; обычные демонстранты и несколько отдельных лиц, которые, как оказалось, получили доступ к нескольким пиастрам вознаграждения»[1181]. В прессе сообщалось, что эти демонстранты направились к мавзолею султана Фатиха, ко дворцу султана и даже к посольству Германии, которое по этому случаю было освобождено от религиозной анафемы. Более того, д-р Назим[1182] горячо высказывался о своем уважении к немецким союзникам Турции. Зограб, как человек, имеющий опыт в османской политике, писал в своем дневнике, что в субботу [14 ноября] «была поставлена великая комедия. Турки торжественно провозгласили джихад против четырех воюющих государств: России, Франции, Великобритании и Сербии. Первые, кто посмеялись над этим фарсом, были сами турки… На мой взгляд, жители города не принимали участия в этой демонстрации… [которая допускала] нападения на коммерческие фирмы, принадлежащие ряду вражеских держав, и достигла своего пика в сносе отелей Токатлянов».
Зограб также отмечает, что полиция играла «свою традиционную роль» и на этот раз облегчила путь для вандалов. «Бедный Токатлян, — добавляет он, — который в течение пяти лет беззаветно служил всем членам Иттихада, крупным и мелким… все, которые были его почетными гостями», был наказан, — несмотря на его усилия[1183].
Глава германской военной миссии, свидетель этих событий, отмечал, что «эти демонстрации не были восприняты серьезно ми иностранцами, ни самой Германией, в силу тенденциозного сообщения о них»[1184], что, вероятно, следует отнести к кому-то из сотрудников посольства Стамбула.
Мы не должны, однако, недооценивать влияние призыва шейх-уль-ислама, который преследовал панисламистские цели и, вероятно, далеко идущие последствия в мусульманском мире. После долгого внедрения серого религиозного вдохновения этот документ заявляет в более конкретном, откровенно антиимпериалистическом тоне, что в течение прошлого века группа из угнетателей, известных как Тройственный союз — Антанта, не только отняла у мусульманских народов Индии, Центральной Азии и большинства регионов Африки их политическую независимость, их государства и даже их свободу, но уже более полувека, благодаря поддержке, которую каждое из трех государств оказывало остальным, отняла у нас самые ценные части Османской империи».
В тексте также упоминается о ранах «недавнего прошлого — можно сказать, о вчерашних. Во время Балканской войны, которую [Антанта] спровоцировала, поощряя и защищая наших соседей, это стало моральной и материальной причиной уничтожения сотен тысяч невинных мусульман, изнасилования тысяч мусульманских девственниц и фанатичного осквернения предметов, священных для ислама»[1185].
Подлинная боль дает о себе знать, несмотря на определенные риторические противоречия. Начнем с боли, вызванной потерей большей части европейской Турции, а также полуколониальной ситуации, которую воспринимали турки.
Интересно отметить реакцию армянской элиты Константинополя на эти демонстрации. Акнуни, лидер дашнаков, признался во время своего визита к Зограбу 16 ноября, что он взял на себя последствия своего неуместного доверия к иттихадистам, «этим непростительным авантюристам», и его отрицания либеральных кругов, которые стремились сохранить Турцию[1186]. Два дня спустя он сообщил Зограбу, на этот раз в присутствии депутата парламента Вардгеса Серингюляна, что он надеялся покинуть страну и что он намерен «обратиться [так в оригинале!]» к Талаату за разрешением на отъезд. Эта обезоруживающая наивность принесла ему лишь саркастические комментарии двух его друзей, которые напомнили большие надежды, с которыми он возвращался обратно в Стамбул. «Что можно ожидать от этой страны, — отмечает Зограб, — когда ее лидеры Талаат, д-р Назим, Бехаэддин Шакир, Мидхат Шюкрю и Халил, а ее амбициозные сотрудники Энвер, Джемаль, Фэтхи и Хакик Хёскен которые только вчера были новичками… И второй скрипкой [являются] нахлебники, такие как Ахмед Агаев, теперь известный как Агаоглу, Ака Гюндюз или Юнус Нади, этот пьяный редактор газеты»[1187].
Тем не менее, отмечает Зограб, очень мало турок выступало против объявления войны. В личном сообщении
