Монах Ордена феникса - Александр Васильевич Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эмгарст умер.
Мумгальт перекрестился.
1
…Коль скоро голод и холод сотворили недруги Аэроновы; подступили силы черные к самой сердцевине веры праведной, и возопил тогда король Аэрон:
– Ой да смилуйся над нами, Агафенон Великий, да возверни нам посланника своего – одолевают нас силы Сарамоновы, коим сопротивляться силы нету более.
И услышал Агафенон молитвы Аэроновы, и появился снова Алеццо на четвертый день пополудни, весь в доспехах сверкающих, с мечом в одной длани и розой в другой…
Сказ о жизни великого Алеццо дэ Эгента,
святого – основателя Ордена света
Часть 245стих 115
Что же должен делать монах – пророк- избранник самого Агафенона в яростной битве с силами зла? Естественно, как и перед любой наиграндиознейшей битвой, нужно было сначала основательно покушать и хорошенько отдохнуть. Монах – основатель Ордена света, полусвятой полуколдун граф Альфонсо дэ Эстеда, в героической и упорной битве с перепелиной тушкой, обжаренной с рисом и луком, победил злой и коварный голод и сейчас продолжал побеждать усталость, проминая тюфяк с соломой своим могучим торсом. Не смотря на великую битву с ленью, он слышал, как матерится Гнилое Пузо, вернувшийся из Эгибетуза, пытаясь открыть калитку, которую сам же и сотворил. Альфонсо не пошевелился, когда грязный, уставший, обросший и ободранный напарник его ввалился в дом, тяжело дыша, не шевельнулся и тогда, когда услышал громкий крик:
– Вот это я понимаю – графская жизнь! Чего я к графьям не подался?
– Потому что там тебя, с такой рожей никто не примет, – недовольно буркнул Альфонсо стене. Едва пришел Гнилое Пузо, как сон пропал, а как пропал сон, так и тюфяк, бывший сначала нормальным, сразу стал колючим и не удобным, в какую позу не ляг – все равно болит то спина, то шея, то самоуважение.
– Фу-у-ух, есть что пожрать? – по дому загрохотали котелки, горшки, тарелки, упала ложка, Гнилое пузо с проклятиями полез за ней под стол.
– Ты хоть помой сначала что-нибудь, – сказал Альфонсо, открывая, наконец глаза, – руки, там, морду свою.
– Ага, сейчас – Гнилое Пузо уже чавкал, – о, курочка с рисом… Мелкая какая, курица, больная, что ли была?
– Я тут в Эгибетузе был,– громко прочавкал Гнилое Пузо с набитым, под завязку, ртом. Не долго он продержался кушать молча; принесенные им вести из города рвались наружу, и если бы он не открыл рот, разорвали бы ему голову.
– Его там еще с землей не сравняли? – хмуро спросил Альфонсо. Он попытался спросить это равнодушно, но сердце екнуло, больно кольнуло воспоминанием, и хмуро получилось, потому что не получилось равнодушно. Впрочем, Гнилое Пузо был далек от различения оттенков эмоций. Он ел, и ел самозабвенно, полностью отдаваясь этому процессу.
– Нет. И все жители считают, что это твоя заслуга.
– Опа! Причем здесь я, если я вообще туда больше не совался?
– А чтобы брехня про тебя росла и развивалась, ты там и не нужен теперь. Поговаривают, что командующий армией Степи… Эграст… Пераст… Педе… в общем, не суть важно, главное, что его воевода, Муг… Мук… Господи, что за имена то такие?…в общем, его «служанка» говорил ему о тебе: мол, святой, пророк Агафенона, все дела… И командир, якобы, посмеялся над тобой. И прямо на следующий день армию начала косить чума, и сам начальник помер в первых рядах. В итоге победоносная армия, не встретившая сколько-нибудь серьезного сопротивления, бежала обратно к себе в Степь, причем на две трети сокращенная. Все люди- и наши и степейцы- уверены в том, что это ты их проклял.
– Ну да, конечно, а до меня чумы не было? Мойся чаще, и болеть не будешь, – злобно ответил Альфонсо, потом добавил, объясняя свою злость: – Как меня раздражают неправильные выводы, основанные на обычном совпадении.
А потом, подумав, снова добавил, хотя его никто и не спрашивал:
– В любом случае – плевать. Я больше туда ни ногой.
И Альфонсо отвернулся к стенке, чтобы нарочито громким храпом имитировать сон, который скрыл бы его смущение и волнение.
– А, да, если тебе интересно… Видел Иссилаиду… Теперь она продает себя за деньги…
– Плевать, – зевнул Альфонсо .– пусть хоть все в этом Эгибетузе подадутся в потаскухи, пропади он пропадом…
На следующее утро Альфонсо быстро и агрессивно, под издевательские усмешки Гнилого Пуза и постоянно натыкаясь глазами на его «противную, ехидно ухмыляющуюся рожу» засобирался в Эгибетуз.
“Посмотреть только одним глазком, ведь ничего страшного не произойдет. Только убедиться, что от чувств осталось одно горькое разочарование своей бывшей любовью" так говорил чувствующий мозг. А умный мозг, усмехаясь, заранее знал, что едва Альфонсо увидит Иссилаиду, как снова бросится к ее ногам, но умный мозг если что и говорил, то его не было слышно.
Укутавшись в плащ из грубой мешковины с ног до головы, Альфонсо шел по базарной площади, вдыхая полной грудью весь спектр ароматов: от гнилой рыбы и обвеса, до запаха грубого воровства, лошадиных “подарков” и немытых тел, пролезть через которые оказалось еще тем приключением.
ОНА была прекрасна , как никогда, она забила в его сердце огромный гвоздь трепетного волнения, болезненно сжала глупый чувственный мозг, размыв в глазах мир, заставив его кружиться. Прикоснуться к ней и умереть от блаженства, вот все, чего страшно желал Альфонсо.
Иссилаида лежала в грязи в обнимку со свиньей и, филосовски игнорирую громкую, толкающуюся вокруг суету, безмятежно спала, соревнуясь по мощности храпа со зверушкой. Как она оказалась в таком положении, Альфонсо мог только догадываться: купив себе ее на ночь, клиенты напоили Иссилаиду, а потом, попользовавшись, по велению пьяного угара, просто выбросили туда, куда выбросили. Либо она куда то шла очень навеселе, и не все, что она задумала, у нее получилось.
–Бедная моя девочка, – молча страдал Альфонсо. Попав в руки гнусных ублюдков, она молила о помощи всем своим грязным и оборванным видом, даже складки жира уменьшились в количестве (или так кажется?) от жестокой несправедливости жизни, схватившей ее своими щупальцами.
К Иссилаиде подошли двое мужиков: бородатые, в грязных и порванных рубахах, с испитыми, рябыми лицами и красными глазами, не достойные дышать с богиней даже одним воздухом, грубо начали ее пинать, пытаясь разбудить (о, наивные, ее трезвую то не добудишься). Этого Альфонсо не выдержал:
–Уберите от нее свои грязные грабли, пока я их не повыдергивал, убогие ублюдки! – зарычала кипящая в нем злость, опрометчиво не учитывая ни их число, ни большие фигуры.
Двое “убогих” тупо и недоуменно замерли на месте, словно не доверяя слуху, потом посмотрели на Альфонсо, сжали кулаки.
–Что ты протявкал, монашка? – спросил один, и оба двинулись на Альфонсо явно не с дружественными намерениями.
–Я сказал оставьте мою жену в покое, пока не захлебнулись своими
