Монах Ордена феникса - Александр Васильевич Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что у вас здесь? – по герцогски лаконично и строго спросил Альфонсо, и увидев вопрос в глазах человека, несомненно, сановитого, поспешно (слишком поспешно для герцога) добавил:
– Я герцог Альфонсо дэ Эстеда, прислан указом короля владеть…э-э-э владениями… этими. Вот грамота.
Но грамота не понадобилась: королевская карета и мощная королевская охрана говорили сами за себя и мужик в камзоле нижайше поклонился:
– Премного рады видеть Вас, Ваше сиятельство (боже, как приятно звучит: спина сама собой выпрямилась от важности). Вот, крестьянина поймали – без разрешения охотился в лесу вашего сиятельства.
– Почему без разрешения охотился? – обратился он к крестьянину. Альфонсо только потом понял, почему на него тогда все смотрели изумленно и ошеломленно: герцог никогда не снизойдет до разговора с простым крестьянином. Это все равно, что разговаривать с грязью. Фраза « повесить» – вот максимум того внимания, на которое мог рассчитывать несчастный, и то, это было честью для него. А тут…
Крестьянин смотрел на Альфонсо как на приближающуюся ходячую виселицу и молчал; он сначала и не подумал, что герцог соизволил обратиться к нему.
– Потому что жаден до халявы, Ваше…– начал было вельможа, но Альфонсо его оборвал:
– Да обожди, не тебя спрашиваю. Скажи, холоп, чего в моем лесу охотился без разрешения?
Мужик молчал, пока его не ткнули копьем в спину.
– Деньгов нету, Ваше сиятельство, на разрешение.
– Раз нет «деньгов», так нечего охотиться, дома сиди…
– Доколе сидеть, Ваше сиятельство, – угрюмо сказал крестьянин, – дети мал мала меньше, жрати нечего… С голоду пухнут, воем воют… Жена с проказой не расстается от голоду…
– Ах ты ж рожа ненасытная, – начал было вельможа, даже рукой замахнулся, но Альфонсо его остановил:
– А ну ка, стоять!
Он моментально все понял. Все повторялось как и в столице: нищий, голодный народ, заворовавшиеся, жадные чиновники, бедность, злость на власть и отчаяние. Может, плевать на всех этих людей, на их беды, на их голод, но проблема была в том, что во время следующей войны, эти люди просто перейдут на сторону врага, надеясь на лучшую жизнь, а то и прикончат угнетателей сами.
– Отпустите.
– Что, Ваше сиятельство? – обомлел вельможа. Он уже нутром почуял что-то неладное в новом герцоге, но до какой степени он странный, тогда даже еще и не предполагал. Да если бы из под земли демон вылез, вельможа меньше бы удивился. Впрочем, как и заволновался.
– Отпустите, я сказал. (Ой, как же все таки приятно, когда можно вот так рыкнуть и тебе сразу подчиняются.).
– Ты, – ткнул Альфонсо пальцем в крестьянина, который тоже почувствовал что-то странное. В своих мыслях крестьянин уже привыкал к веревке на шее, а теперь ему казалось, что простой петлей не отделаешься. По закону герцог не имел права пытать холопов-это можно было делать только королевской власти, но законы соблюдают только те, у кого не хватает денег их не соблюдать, – много наохотился?
– Две перепелки и куропатку…
– Много ли у меня в лесу дичи?
–Пропадает живность помаленьку… – неопределенно буркнул крестьянин.
– Не в том Лесу вы охотитесь потому что, – подумал Альфонсо, но вслух этого, конечно, не сказал. Он позвал крестьянина:
– Идем за мной, в карету. Есть что под зад подстелить, больно ты грязный?… Да, и дичь ему верните.
Было жарко, хотелось пить, и это было достаточно веской причиной отхлебнуть из бутылки вина, разбавленного водой. Крестьянину, которого, кстати, звали Зеленая отрыжка, Альфонсо вина не предложил, потому что посмотрел на его грязные губы и побрезговал, а еще потому что комфорт и удобства-для богатых. Он, в принципе, уже пожалел, что потащил Отрыжку с собой в карету – хватило бы ему и телеги: от крестьянина дурно пахло… крестьянином, и тяжко было смотреть, как задняя часть его грязных, драных штанов, не скрывающая волосатых ног в некоторых местах, соприкасается с красным бархатом обивки сидений чудесной королевской кареты, пусть даже через мешковину, постеленную под низ.
Отрыжка тоже чувствовал себя не ахти как комфортно, это видно было по его скукоженной, деревянной манере сидеть, стараясь соприкасаться с поверхностями кареты как можно меньше; да он с большим удовольствием устроился бы лучше на полу, а с еще большим – шел бы пешком. Подальше отсюда.
Альфонсо намеревался поспрашивать Отрыжку, как живется его простому люду один на один, без вмешательства вельможной особы, которая, кстати, оказалась губернатором столичного города Пертки, и звали особу граф Муслим ит Акайо. То, что вместо себя, герцог посадил в свою карету какого то холопа, поразило Муслима и обидело до всей глубины его организма, даже скрип колес его кареты, которая тряслась позади, казалось, был обидчивым. Альфонсо не задумывался о том, что кого то обидел, по той простой причине, что этого не знал, следовательно, и последствий обиды просчитать не мог. Хотя даже если бы и додумался подумать о результатах своих действий, это был бы недолгий процесс-после Черных птиц, отсидки в темнице и тамплей, Альфонсо уже ничего не боялся.
Отрыжка делился информацией неохотно: он до сих пор не понимал, что происходит и был готов ко всему плохому; лишь когда лишившийся терпения Альфонсо (а это произошло спустя три вопроса), погрозил ему хорошей поркой, диалог сдвинулся с мертвой точки и Отрыжка, обронив знаковую фразу «эх, все равно отчего помирать, от палок или от голода» начал рассказывать, постепенно распаляясь все больше. Вскоре дальше уже можно было и не слушать: про чудовищные поборы чиновников, непомерные налоги и голод красноречиво говорили мелькающие за окнами кареты убогие, покосившиеся хибары, грозившие умереть от старости в любой момент времени, просто устав оставаться целыми. Деревня Ровная, как она называлась, была кривой, как сабля, потому что, как и все деревни, плотно прижималась к реке, и поражала своей пустотой: ну ладно, все люди в поле (кроме Отрыжки, который пошел охотиться, обезумев от голода и отчаяния), но животина? Ни курочки не пронеслось по безбрежной грязи единственной деревенской дороги, ни одной утки, не говоря уже о веселом крякании утиной семьи, ни вездесущих коз, ни лошадей ни коров, ни одного цыпленка не превратили в фарш колеса кареты… Только тишина и огромные лужи.
Зайти в дом к семье Отрыжки Альфонсо смог через силу – изба грозилась его убить своими гнилыми стенами, дранка крыши показывала синее небо, стропилы трещали от боли и старости. Жена Отрыжки, увидев графа, попыталась встать с печи, но покрытые язвами ноги ее не послушались и держать ее отказались, отчего она и упала обратно.
– Чего избу не починишь? – спросил Альфонсо Отрыжку, внутренне содрогаясь от ужаса и злости: если все его владения в таком состоянии, а, судя по этой
