Монах Ордена феникса - Александр Васильевич Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отрыжка промолчал
– Ясно… – коротко бросил Альфонсо потупившемуся Муслиму, который тоже долго собирался с духом, но все же залез в избу.
– Год был не урожайный. Ваше сиятельство, – проговорил он быстро, – война… Одни бабы остались в деревнях…
– Собирайся, – сказал он Отрыжке, – едем ко мне в замок.
– Жену грузите в телегу, – приказал он стражникам, – ей лекарь нужен.
Стражники удивились, по крайней мере, мелькнули удивленные рожи, но только на миг – королевская стража привыкла ко всему, кроме рассуждения над приказами.
– А дети? – обреченно спросил Отрыжка?
Дети вылезли из –за печки – две девочки и мальчик, лет пяти, где прятались, подобно брошенным котятам: грязные, тощие, до каждой косточки, напуганные непонятными событиями, происходящими вокруг и с минимумом одежды на детских тельцах.
– Твою мать! – выругался Альфонсо, – вы как собираетесь зимовать?
Отрыжка пожал плечами: видимо, он сам не раз задавался этим вопросом, каждый раз, стабильно, не находя на него ответа.
Не говоря ни слова, Альфонсо вышел из избы, злобно аккуратно, чтобы не сломать, прикрыв покосившуюся дверь, заглянул еще в несколько изб: ситуация Отрыжки была типовой, где то лучше, где то хуже, но в целом, приди сюда степейцы, воевать было бы не с кем.
Хорошее настроение моментально улетучилось, а плохое прилетело и плотно угнездилось в голове. Громада замка, выросшая посреди поля, показалась настолько вычурной, до неприличия богатой и не скромной, по сравнению с теми убогими наборами дров, в которых жили люди, что Альфонсо, невольно, стало стыдно, хотя стыд был самым редким из его чувств. Выйдя из кареты, он посмотрел на остальных: ни Муслиму, ни Отрыжке, никому другому, видимо, ни казалось странным, что один человек получает больше, чем несколько сотен вместе взятых, видимо, все привыкли, что богатые должны быть богатыми.
Залы замка были роскошны: полы были отделаны красным деревом, на постаментах стояли золотые статуэтки, серебряные кубки, украшенные драгоценностями, на стенах, в некоторых местах задрапированных коврами и красным бархатом, висели огромные картины прежних владельцев замка, с одной пустой рамой в конце, приготовленной, видимо, для портрета нового владельца. Альфонсо просто посерел от такой разницы в условиях проживания между ним и всеми остальными, Иссилаида просто взвизгнула от восторга, Муслим не отреагировал – он здесь был частенько и ко всему привык, замечая только про себя, что большую часть богатств прежний владелец вывез с собой. Отрыжка остолбенел и долго боялся идти по дорогущему полу, глядя на свои грязные, босые ноги, и к столу его пришлось гнать чуть ли не пинками. Он начинал подумывать, что новый герцог просто издевается над ним и его семьей, и это убеждение окрепло, когда принесли обед: блюда появлялись нескончаемой вереницей, одно за другим, закрывали собой длиннющий стол, слуги, когда наконец закончили все это тащить, остались стоять позади, наверное, облизываясь – Альфонсо этого не видел. Впрочем, некоторые блюда слуги незаметно попробовали, наверное, по дороге, по крайней мере Альфонсо был в этом уверен- он бы точно попробовал бы.
– Да отстань, я не безрукий, – выругался Альфонсо на служку, который прицелился было налить ему вина, – сам напрудоню… налью себе.
Обед проходил в угрюмом молчании. Отрыжка, едва сев на дорогущий, обитый парчой стул, не смотря на голод, прикасаться к еде боялся, даже дети его, сверкая голодными глазами, сидели неподвижно и дрожали. Альфонсо мог бы приказать, но он придумал идею получше: повернулся к слугам, сказал «садитесь тоже обедать» и, посмотрев на реакцию, рявкнул « быстро жрать сели, уроды!» и пошло полегче, когда грязный, ободранный Отрыжка оказался не один из низших людей за столом в роскошном замке.
А вот прибывший в замок лекарь Бультекс Альфонсо понравился: приехав, он вообще не удивился статусу той, кого должен лечить, по крайней мере, эмоций он не проявил; пациент для него был пациентом, грязным он был, или нет не важно, важно было вступить в схватку со смертью, выдернуть человека из лап костлявой, оставить ее с голодной рожей скулить от досады – вот гордость и честь лекаря, и этим подходом он Альфонсо очень сильно напомнил Лилию.
– Истощение, крайней степени, – важно изрек он то, что и так все знали, осмотрев отрыжкину жену – немного хлеба с водой, потом через пару дней, начните добавлять мясо, только понемногу, чуть –чуть молока и вина. Овощей тоже не забудьте. О, а детишек нужно срочно брить наголо и в баню, вши с них так и сыплются…
Альфонсо спал сразу с двумя любимыми вещами – шелковой простыней и Иссилаидой. Нет, не так. Альфонсо спал сразу с двумя любимыми… Двумя любвями… В общем, он проснулся на шелковой простыне, в обнимку с Иссилаидой. которая вчера на ночь не хотела появляться в постели своего господина, но ее особо никто ни о чем и не спрашивал, пока по коридорам замка тащили за волосы в спальню. Альфонсо вообще не интересовался мнением Иссилаиды и ее желаниями; поначалу это было страшно мучительно, он уже почти бежал целовать ей ноги, просить прощения, жить ради нее, дарить подарки, обдирать ради нее людей, которых уже дальше обдирать нельзя. Но потом Альфонсо начал замечать в себе странность: все больше к страданиям за любимой примешивалась толика удовольствия от своей силы и власти над ней, еще страннее было то, что Иссилаиде, похоже, нравилось такое обращение: такой нежной и кроткой Альфонсо ее не видел никогда. Страсть в нем к ней просто разрывала ему вены, он заламывал ей руки, тащил к себе, не обращая внимания на ее стоны и крики. А утром, лежа на кровати, несколько минут перед тем, как одеться и окунуться в герцогскую суету, был предельно счастлив.
Сегодня страсть воспылала в нем уже с утра – Иссилаида раскинулась соблазнительными складками, груди вывалились на одеяло – никакая сорочка не могла их удержать в себе, и Альфонсо уже собрался ее будить, но тут запел свою песню мочевой пузырь.
– Вот же ж поганый орган, – разозлился Альфонсо, а потом, пока шел босыми ногами по каменным плитам в соседнее помещение, где стоял стул с дыркой и горшок под ним, захотел пить, чертыхнулся, поплелся обратно. Он шел в кухню; конечно, можно было бы разбудить дворецкого, поварих, конюха, или еще кого из сорока слуг во дворце, но Альфонсо этого не сделал: привыкший сам о себе заботиться, он ощущал себя беспомощным, когда кто- то делал за него вещи, которые он мог сделать сам. Например, он мог и
