Западноевропейская поэзия XХ века - Антология

ЛЕОН-ПОЛЬ ФАРГ

Леон-Поль Фарг (1876–1947). — Его творчество является как бы соединительным звеном между поздним символизмом и сюрреалистами, которые считали его своим предтечей. Стихи и лирическая проза Фарга отличаются музыкальностью (не случайно один из его сборников называется «Для музыки», 1918), причудливым сочетанием нежности и едкой иронии, наблюдательности и безудержной фантазии, вкусом к полутонам, ко всему неопределенному, трудно уловимому. Поэтическая проза Фарга собрана в книгах «Пространства» (1929) и «При свете лампы» (1930).

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Перевод М. Кудинова

С вершины дерева скользит, шурша средь веток,Рука, покрытая узором золотистым.Все листья и цветы друг друга понимают.В вечернем сумраке я видел медяницу.Диана[197] над прудом свою надела маску.Как ласковый призыв темнеющего неба,Атласный башмачок мелькает на лужайке.Ладьи ночные вдаль готовятся отплыть.

Другие будут приходить к скамье железной,Чтоб видеть это все, когда меня не будет.Закат забудет тех, кто так его любил.Уже ничей призыв не озарит нам лица.Ничье рыдание в душе не отзовется.Погаснут наши окна, незнакомцыПо серой улице пройдут неторопливо,И голоса,Другие голоса затянут песню,Глаза другие отуманятся слезамиПод новой кровлей. Будет всеИсчерпано, все будет прощено,И свежей станет боль, и новым лес,И, может быть, неведомым друзьямБог счастье даст, обещанное нам.

«Вечер клонится изнеможенно…»

Перевод В. Козового

Вечер клонится изнеможенно, и деревья, у самой дороги снов — как тяжелые птицы, голова под крылом, — засыпают. Луна плачет в листве — как взгляд сквозь дрожащие пальцы… В ней она топит свои ледяные щедроты. Она следует, рядом с берегом, за бегущей струей. Она в ней колышется: будто огромный лебедь растерял свои перья на ровной глади, где кто-то баюкает небо…На крутом повороте — дозор тростников, куда луна вонзает свои занозы. Протяжное дуновение ветра, который время от времени гонит из гнезд воспоминания и имена… и оно чистит от чешуи воду и листья… Тогда полуночник и сторож этих горячечных стран — длинная серая ящерица, в которой укрылась древняя чья-то душа, — издает странный звук, голосом дальним, напоминающим инструмент и обряд дикарей, — ибо она различает движение неких существ, каких видеть нам не дано, — тех, что уходят за горизонт, где прошлое уснуло под пеплом.

ОСКАР-ВЕНЦЕСЛАВ ДЕ ЛЮБИЧ-МИЛОШ

Перевод А. Ларина

Оскар-Венцеслав де Любич-Милош (1877–1939). — Родился в литовской аристократической семье, в юности переехал в Париж, где окончил Школу восточных языков. Известность обрел после выхода книги стихов «Семь одиночеств» (1906), пронизанной отзвуками древних легенд и навеянной впечатлениями от путешествий по Востоку, раздумьями над судьбами былых эпох и культур. В дальнейшем порывает со «светской» поэзией, обращается к мистическим мотивам («Элементы», 1911; «Ars Magna», 1924; «Арканы», 1926). Выступал как переводчик и популяризатор литовского народного творчества («Дайны», 1928; «Сказки и присказки старой Литвы», 1930).

«Все мертвые пьяны от грязного дождя…»

Все мертвые пьяны от грязного дождяНа кладбище забытом в Лофотене,И таянья часы стучат в корнях растений,Внутри гробов прогнивших в Лофотене.

Под шум вороньих крыл, шуршащих у могил,Весна поит водой тела в грязи и тлене;Под мерный смех ветров, который тих и мил,Уютно спится мертвым в Лофотене[198].

Я, быть может, навеки отдаленОт моря, от надгробий в Лофотене,Но мне не знать покоя — я влюбленВ тот уголок земли, в его немые пени.

Истлевшие тела, людей усопших тениНа кладбище бездомных в Лофотене —Названье городка влечет и дразнит слух —Скажите мне, земля легка ли вам, как пух?

— Ты лучше б рассказал веселый анекдот:Душа шампанского, смотри, исходит в пене.Чего-то легкого размякший разум ждет.И слушать не хочу о странном Лофотене.

Ну ладно. Пусть камин огнем обводит тени,Пусть моросящий дождь вплетется в стук ветвей.— Вы, мертвые, и те, что в Лофотене, —Мертвы, но, видит бог, меня вы не мертвей.

«В юдоли детства, снова обретенной…»

В юдоли детства, снова обретенной,В селении, где все сердца мертвы,Где ровный стук сердец как заведенный,Где шорох крыл шумит: они мертвы,Где рокот вод речет: они мертвы,Я — в зыби времени — больной и сонный.Плывут любви потоки огневыеИз недр огромных глаз в печали сонной —В юдоли детства, снова обретенной…— А день роняет дождь над пустотой.

Как мягок взор, угаснувший навеки.Как странно: ты смогла меня узнать —Мерцали серафические веки,Смеющиеся, голубые веки,И в бликах тьмы блуждали света реки;И ты, которой неоткуда знатьМое лицо страдальца и калеки,Ты, зыбкая, смогла меня узнать,Ты, воплощенье неги в человеке, —Огромные, как ночь, твои мерцали веки…— А день роняет дождь над пустотой.

Я слышу хора мощный унисон —Откуда этих древних звуков груда?Печальница, ты совершаешь чудо:Наполнен ими доверху мой сон.В какой листве, шуршащей в унисон,В какой тиши услышу я, откудаВозьму я снова этих звуков чудо,Как светоч озаряющее сон?— А день роняет дождь над пустотой.

ВИКТОР СЕГАЛЕН

Виктор-Амбруаз Сегален (1878–1919). — Был корабельным врачом, много путешествовал, подолгу жил в Китае и Тибете, занимался археологией и этнографией. В сборнике «Незапамятное» (1907) отражены впечатления от пребывания на Таити. В книге стихов «Стелы» (1912), отмеченном влиянием Сен-Жон Перса и П. Клоделя, сказался интерес Сегалена к древним культурам Дальнего Востока.

САБЕЛЬНЫМ КЛИНКОМ

Перевод В. Ковового

Все мы, на наших конях, ведать не ведаем о посевах. Но все земли, какие можновспахать и пройти в траве на рысях, —

Мы их прошли.

Мы не приучены воздвигать ни стенные ряды, ни храмы. Но все города, какие можновыжечь дотла, ни храмов, ни стен не щадя, —

Мы их выжгли.

Мы бережно чтим наших жен, которые все из самой высокой знати. Но тех, какихможно свалить, и подмять, и взять, —

Мы их взяли.

Наше клеймо — острие копья; наш парадный наряд — броня, на которой стынет роса;и шелк наш — из конского волоса. Другой, понежнее, какой можно продать, —

Мы его продали.

Без границ и порой без имен, мы не царим, мы проходим. Но все то, что колют ибьют, то, что рубят и что дробят…Все, без разбора, что сабельным можно клинком, —

Мы это смогли.

ГИЙОМ АПОЛЛИНЕР

Гийом Аполлинер (наст. имя — Вильгельм Аполлинарий Костровицкий; 1880–1918). — Родился в Риме, в юности перебрался в Париж, где подружился с Пикассо, Сандраром, Жакобом. Первая значительная книга поэта, «Алкоголи» (1913), вобрала в себя многоголосицу большого города, напевность народной речи и смелые словесные эксперименты самого Аполлинера, стремившегося к обновлению французской лирики, искавшего собственный художественный метод, который он именовал «новым реализмом». Многие месяцы провел на фронте, в окопах, был тяжело ранен, перенес трепанацию черепа. В сборнике «Каллиграммы. Стихи войны и мира» (1918) Аполлинер протестует против бессмысленного разрушения и озверения, создает лирическую хронику трагедий войны и в то же время продолжает поиски новых поэтических форм. Сложное и противоречивое творчество Аголлинера оказало глубокое воздействие на судьбы всей европейской поэзии XX века.