Западноевропейская поэзия XХ века - Антология

«Милый друг я пишу вам в армейской столовой…»

Перевод Э. Линецкой

Тристану Дерему воскресший

Милый друг я пишу вам в армейской столовойВоет ветер а небо иссиня-лиловоИ враждебно Ни строчки от вас целый годВы на смерть шлете ваших героев и вот

Я беря с них пример ездовой при расчетеОрудийном Здесь лучше служить чем в пехотеДевяносто сто двадцать и семьдесят пятьМоих пушек калибр Кони дивная стать

Друг мой ваши стихи мне прислали сегодняКак они хороши Ничего благороднейЯ не знаю Я каждую строчку люблюИх прочел весь расчет и мои пуалю[211]Прослезились Мы едем на фронт Что там домаНапишите и не забывайте          Гийома

ВАЛЕРИ ЛАРБО

Валери Ларбо (1881–1957). — Много путешествовал, объездил «пассажиром первого класса» чуть ли не всю Европу. Впечатления от этих поездок отразились в единственном поэтическом сборнике Ларбо — «Стихи для богатого любителя» (анонимно в 1908 г.; переиздан с дополнениями в 1913 г. под названием «А.-О. Барнабут, его стихи и дневник»). Естествення, широкая, свободная от всякой риторичности манера Ларбо напоминает о традициях Уитмена и кое в чем перекликается с приемами раннего Сандрара.

МОЯ МУЗА[212]

Перевод В. Парнаха

Я воспеваю Европу, ее железные дороги, и театры,И созвездья ее городов, а между темЯ приношу в моих стихах добычу из Нового Света:Обтянутые ярко раскрашенной кожей щиты,Меднолицых девушек, челноки из благовонного дерева, попугаев,Стрелы с зеленым, синим, желтым опереньем,Ожерелья из девственного золота, странные плоды, разные луки,И все, что Колумб вез в Барселону.Мои стихи, мои золотые стихи,В вас сила и порыв тропической флоры и фауны,Все величие родных гор,Крылья кондоров, рога бизонов.Моя муза, мое вдохновение — креольская дамаИли уносимая всадником страстная пленница,Связанная, брошенная поперек седлаВместе с драгоценными тканями, золотыми вазами и коврами.И ты побежден своей добычей, о льянеро[213]!В моих стихах друзья узнают мой голос,Мои интонации, обычные после обеда.(Достаточно уметь поставить ударение где нужно.)Мной управляют непобедимые законы ритма.Я их не понимаю сам, но чувствую: это они.О Диана, Аполлон, великие боги,Взбалмошные и свирепые, вы ли внушаете мне эти песни,Или это обман, что-тоОт меня самого, просто урчание в животе?

MADAME TUSSEAUD’S[214]

Перевод Ю. Стефанова

Мне кажется, что вся суть бытия —В глазах вот этих смирных восковых людей.Хотелось бы мне провести здесь целую ночь,Целую зимнюю ночь, замешкавшись в зале,Где содержат преступников,Смирных восковых преступников.Лучатся их лица, а взгляды — тусклы, а тела — а из чего у нихтела?Неужто на самих себя они и впрямь похожи?Почему же их бросили за решетку, повесили или казнили наэлектрическом стуле,А их немые обличья оставили здесь?Немые обличья с глазами, что не могут поведать о пережитой жути,А только встречают повсюду взгляды зевак — без конца, без конца…Да закрывают ли они глаза хоть ночью?

ТАЛАССА[215]

Перевод Ю. Стефанова

Лежа на узком диване в глубине каюты(Меня, словно девчонка неугомонная — куклу,Баюкает качка бортовая и килевая, — на море шторм),Я ощущаю на сердце светлый круг — иллюминатор,Похожий на витрину магазина, где продается море,И, в полудремоте, мечтаюСложить еще никем не сложенную песньВо славу моря.

О Гомер! О Вергилий!

О Corpus Poeticum[216] Севера! Лишь на твоих страницахОтыщутся вечные истины моря,Отыщутся мифы, в которых отразился один из ликов времени,Отыщутся феерии моря, и генеалогии волн,И вёсны морские, и морские осени,И затишье морское, простертое плоской зеленой дорогойПод колесницей Нептуна и хороводами Нереид.

Я ощущаю на сердце светлый круг, он скользитТо вверх, то вниз; его наполняет то серо-зеленый и белыйСредиземноморский пейзаж с краешком небаБледного, то,Низринувшись в круг, одно только небо его заполняет.Я то погружаюсь в свеченье сине-зеленое и ледяное,Кипящее пеной, то вдругИллюминатор, ослепший от пенной слюны, слепнет от светлого неба.

Зыбкой линией горизонта ползетБелый румынский пароход размером с большую игрушку,Он тащится, как по проселку в колдобинах; винт пароходаИногда выступает из волн и взбивает в воздухе пену…Он приветствует нас, приспуская наполовинуСине-желто-пунцовый флаг.

Судно живет своей жизнью: слышны голоса в коридоре,Потрескивает обшивка, висячие лампы скрипят,Машины стучат, доносится запах горелого масла,Чьи-то возгласы ветер мешает с обрывками трелиМандолинной: «Sobre las olas del mar»[217] —Звуки настолько привычные, что кажутся тишиною.А над мостиком, там, в вышине, ветер протяжный и дикий,ветер-пират,Свищет в снастях и щелкает, словно бичом,Флагом трехцветным со звездами и полосами.

НЕВЫРАЗИМОЕ

Перевод Ю. Стефанова

Когда я буду мертв, когда меня причислят к нашим дорогим усопшим(Сомнительно, чтоб вспомнил обо мне хоть кто-нибудь из тех,С кем я не раз бок о бок шагал по улицам),Останется ль тогда в моих стихах хоть что-тоОт стольких образов, от стольких взглядов, стольких лиц,Мгновенно промелькнувших предо мною в толпе бурлящей?А ведь и я когда-то лавировал среди людских лавин,Как вы, и застывал, как вы, у каждой из витрин,Засматривался на красоток, проходящих мимо,И все шагал, шагал неутомимоНавстречу славе и радостям земным,Наивно полагая, что до них подать рукой,Захлебываясь от восторга, брел среди людского стада,Ибо стаду принадлежу я сам и все мои желанья.И если я — увы — хоть чем-нибудь отличен от всех вас,Так только тем, что мнеПорой среди толпы бывает, как во сне,Зрим образОболганной, бездомной и гонимой,Невыразимой,Незримой Красоты.

ЖЮЛЬ СЮПЕРВЬЕЛЬ

Жюль Сюпервьель (1884–1960). — Уроженец Монтевидео, Сюпервьель сочетал в своем творчестве французскую поэтическую традицию с темами и образами, навеянными свежестью и очарованием уругвайской природы, среди которой протекло его детство. Поэтическая вселенная Сюпервьеля пронизана космическими токами, связующими воедино «землю людей» и волшебное царство животных («Дебаркадеры», 1922), мир живых и мир мертвых («Невинный каторжник», 1930). Биение человеческого сердца сливается в его стихах с «гармонией сфер», с ритмами всего мироздания («Тяготения», 1925). Откликом на события второй мировой войны, заставшей поэта в Уругвае, явились его скорбные «Стихи о Франции в беде» (1941).

ОЛЕНЬ

Перевод Бенедикта Лившица

Только трону я коробкуИз сосны высокоствольной,Как застынет в чаще леса,Глядя на меня, олень.

Отвернись, олень прелестный,Продолжай свой путь безвестный:В темной жизни человекаНе поймешь ты ничего.

Друг мой нежный, друг мой робкий,Чем могу тебе помочь,Через щель моей коробкиУстремляя взоры в ночь?

Просекой твои зеницыВ глубь вселенной залегли.Тонкие твои копытца —Целомудрие земли.

В день, когда морозы злыеНебо льдом скуют, как пруд,Все олени побегутИз одних миров в другие.

«Ночное чудище, лоснящееся мраком…»