Самая страшная книга 2022 - Сергей Владимирович Возный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ванька замотал головой, шапка сползла набок и шлепнулась на пол. Мальчик дернулся и кинулся прочь в избу, в сенцы. Геннадий чертыхнулся сквозь зубы:
— Ч-черт! Куда ты собрался, мелкий? Все равно тебе бежать некуда.
Грохоча сапогами, вломился в избу, повернул голову к распахнутой из сенцов на улицу двери. Вышел на крыльцо и слегка зажмурился, глядя на тусклый свет занимавшегося утра. Мальчишка бежал прочь от избы, то и дело увязая в глубоком снегу, всхлипывал и взмахивал руками для равновесия. Как раненая пичуга, спасающаяся от старого кота. Геннадий криво усмехнулся, следя за его потугами к бегству. Он не спешил. Вернулся в кухню, пошарил возле печи в поисках топора. Не нашел. Повернулся к столу и вытащил из выдвижного скрипучего ящика нож, самый большой, какой был у бабки в доме. Попробовал подушечкой пальца остроту и коротко удовлетворенно кивнул. Лишь после этого сдернул с гвоздя свой тулуп, накинул и вышел из дома.
Погоня по глубокому снегу забавляла его. Он видел далеко впереди маячившую фигурку мальчика, неуклюже увязавшего в сугробах. Тот не бежал даже, а скорее плыл, оставляя в снегу неровную борозду. Геннадию было интересно, что же мальчишка задумал, как будет выкручиваться. Детская неловкая фигурка добежала-таки до соседней избы, обогнула ее и скрылась за поворотом.
— Давай, пацан! Поднажми! — хмыкнул мужчина, шагая по его следам.
Мысль о том, что сосунок придумал подстеречь его за углом избы, пришла в голову и тут же исчезла, когда он увидел, что борозда в снегу шла за угол вдоль стены и вдруг обрывалась, точно пацан взлетел. Однако разгадка обнаружилась сразу, как только он дошел до конца борозды и заметил лестницу, утонувшую в снежном покрове. Щенок влез на чердак по приставной лестнице, а потом оттолкнул ее в снег. Только вот чем ему помогут эти уловки?
— Раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя искать! — громко хохотнул мужчина.
Лестницу он поднимать не стал, решил найти свой способ попасть в избу и тем самым удивить беглеца.
На чердаке пахло мышами и чем-то еще неприятным, что Ванька поначалу не смог определить, пока не понял, в чьем доме спрятался. А вспомнив, похолодел от нового страха. Вдруг баба Шура не ошиблась, думая, что непохороненный старик Бабурин станет упырем. Вдруг он и вправду стал? Вот учует живого человека в доме и полезет за ним на чердак. Как быть? Наружу нельзя и в доме оставаться страшно.
Он отполз подальше от чердачного окна, в которое так ловко нырнул, оттолкнув ногой приставную лестницу. Прислушался, сидя в сумраке на досках. Снаружи слышался хруст снега, тяжелое дыхание преследователя. Шаги остановились, и с улицы послышался веселый голос:
— Раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя искать!
Снег захрустел снова, шаги удалились. Ванька остался в тишине, с гулким биением собственного сердца и частым дыханием. Слух обострился, он слышал далекое карканье вороны в лесу, даже мышиный шорох где-то под досками. Тело, разгоряченное бегом, теперь медленно остывало, и под одежду потихоньку пробирался холод. «А может, выпустить его, упыря этого? — пронзила его злая и отчаянная мысль. — Пусть он дядю Гену заест, а после его можно снова в доме закрыть, как баба Шура делала».
Где-то внизу раздался скрежет, потом громкий треск. Мальчик испуганно вскрикнул и тут же зажал рот ладошкой. Скрипнули доски под тяжелой поступью. Ванька огляделся по сторонам, ища спасения. Тусклый свет едва обозначал горы сена, припасенного дедом Степой когда-то давно для жившей у него раньше скотины. Под коньком крыши были положены жерди от ската до ската, на которых тоже лежало сено. К этим старым запасам вела небольшая лестница, приставленная к балке. Не раздумывая ни секунды больше, мальчик мышью метнулся к лестнице и взвился по ней наверх. Ступени сердито взвизгнули под ним, но выдержали вес детского тела. Колкое, пропитанное давней пылью сено обволокло его. Пыль забила ноздри и рот, защекотала в горле, в носу. Ванька прижал ладонь ко рту, боясь расчихаться и выдать себя. Он замер, прислушиваясь к поступи того, кто расхаживал внизу по избе деда Степана. Шаги остановились ненадолго, потом снова что-то заскрипело, заохало, звук приблизился. Крышка чердачного люка откинулась, грохнула о пол, поднимая клубы слежавшейся пыли. Ванька вздрогнул всем телом и тут же вцепился в балку руками, боясь свалиться вниз, прямо в лапы голодуши.
— Ку-ку, Ванек! — сказал Геннадий, заглядывая на чердак. — Куда спрятался-то?
Ванька зажмурился, он слышал гулкий частый стук своего сердца и был уверен, голодуша тоже его слышит. Шорох шагов стал ближе и вдруг замер.
— Ишь ты, куда забрался! — хохотнул Геннадий. — Слезай давай, побалакаем.
Ванька приоткрыл веки, встретился со взглядом мужчины. Его глаза хищно поблескивали.
— Говорят тебе, слезай, не дури! Ты ж пацан умный, должен понимать, что твоей бабке осталось уже немного. Не сегодня завтра сама бы окочурилась. А мы с тобой мужики, нам мяса надо. Правильно я говорю?
Ванька замотал головой, глотая слезы.
— Ну, как знаешь, — хмыкнул Геннадий. — Сам тебя стащу, но тогда и разговор другой будет.
Он схватился за перекладины лестницы и полез вверх. Ванька сжался, пополз от балки вглубь, на жерди, протестующе прогнувшиеся под его весом.
— Иди сюда, малец! — Мужчина протянул руку и попытался ухватить мальчика. — Не дури!
Старое дерево громко скрипнуло, как будто вскрикнуло от боли, и сломалось с треском. Геннадий обрушился со ступенек вниз. Выругался и сплюнул на пол.
— Ну и сиди, дурик! Все равно долго не протянешь. Замерзнешь и сам свалишься.
Он поднялся с пола и пошел прочь. Ванька вытянул голову вверх, настороженно наблюдая за его перемещениями. Геннадий дошел до чердачного люка и стал спускаться вниз.
Его окружили сумрак и тишина. Голодуша ушел, стихли тяжелые шаги, и Ванька остался один. Он оторвал от балки одну руку и подышал на нее, чтобы согреть. Кисти уже сильно озябли, хотелось спрятать их куда-нибудь, но он боялся, что не удержится и свалится. От озябших рук холод медленно растекался по телу, Ванька чувствовал мелкую дрожь, волнами прокатывающуюся по спине и ногам. Холод побеждал, медленно, неотвратимо. Гулял сквозняками по чердаку, шевелил лежащие на полу сухие травинки. Шелестел, вздыхал. Убаюкивал. Веки отяжелели, норовили сомкнуться, держать глаза открытыми было все сложнее. В
