Самая страшная книга 2022 - Сергей Владимирович Возный

— Поверните направо, — отвечает ему голос.

— Это хорошо, — говорит Надир. — Ты меня успокоила. А родители как?

Настоящей Айгуль он не слышал почти что месяц. Он звонит ей каждый вторник, каждую пятницу и иногда в перерывах. За нее отвечает мать: у Айгуль болит голова, Айгуль уже ушла спать. За нее отвечают братья: перестань ей звонить, Надир, соскучится — сама наберет. На странице Айгуль указано: «в отношениях», но как будто уже не с ним.

Сообщений Айгуль не читает.

— Через сто метров поверните налево, — говорит Надиру приятный женский голос.

Надир срезает дорогу через пустырь, топает прямо по грязи. Кеды ему не жалко — те и так уже давно не белые. Надир знает, что лучше запачкать кеды, но хорошо отработать смену.

Надир понимает: с работой ему повезло. У него есть теплая куртка, желтая, как цыплячий пух, и такая же шапка. Платят ему каждый день, даже больше, чем было на стройке. В списке лучших курьеров района он входит в двадцатку. Там так и написано: «20-е место — Н122 (это вы)».

Из его рюкзака, из огромного заплечного короба, вкусно пахнет картошкой фри, и Надир думает: вот бы заказ отменили. Тогда вся пахучая картошка, и хрустящая курица, и пирожки с вишней — все это добро достанется ему.

— Прямо один километр, — говорит ему голос. И Надир идет, как приказано, месит грязь подошвами.

У самого метро Надир попадает под дождь. Шапка промокает мгновенно, кеды тоже, зато носки с пакетами держат.

Надир ныряет в переход, и толпа несет его вниз, мимо бабок с цветами, мимо стоек с газетами, и, пожалуйста, мимо, мимо контроля…

Выдыхает Надир уже на перроне. Пронесло. Хоть его и заметили — попробуй-ка не заметь его желтый короб — а досматривать не взялись. Это точно хороший знак.

Он идет в самый хвост, там встает, следит за цифрами на табло. Скоро будет новый поезд в центр.

— Эй… — хрипит ему с пола безногий дед. — Пацан! Слышь меня? Подай на корм.

Зверь его лежит на полу: длинношеий, длинномордый, весь в лысых пятнах. Старый беззубый зверь. Ни один корм его не спасет.

Надир морщится, Надир пожимает плечами. Вроде жалко калеку — а вроде и нет, ни капли. Хороший человек в метро побираться не станет. У тех, кто достойно жизнь прожил, — и старость потом достойная. Дома, на перинах, среди внуков и правнуков. Или на веранде, в кресле под вишнями. Но никак не на драной подстилке, у людей под ногами.

— Ты еще молодой, заработаешь. А я все… — Дед плюет прямо на пол. — Дай это… Сколько не жалко.

Зверь его клокочет и скребет по полу тощей лапой. Потом встает: неуверенно делает к Надиру шаг, другой…

— Уйди, — говорит Надир. Говорит твердо, хоть и чувствует, как все внутри замирает. Зверь-то, может, и старый, но еще далеко не мертвый.

— Дай на хлеб… — На одной ноте нудит калека. — Помоги, не жмись… Тебе жизнь еще подкинет.

Зверь его тянет морду вперед, к Надиру. Щерит остатки клыков и тихо, бессильно рычит, сбиваясь на хрип. После такого Надир уже не церемонится — мигом сдергивает с шеи шарф и замахивается им, словно ремнем:

— А ну!

Зверь отшатывается, скулит. Пятится к хозяину.

— Больной, что ли? — кричит Надиру калека и сдает назад вместе с грязной тряпкой.

Смешно… Можно подумать, Надир тут ножом машет, а не мокрым шарфом.

Когда поезд трогается и уносит Надира прочь, зверь так и смотрит ему вслед. И облизывается — словно упустил лакомый кусок.

До обеда Надир работает без продыху. Он относит коробки с лапшой и коробки с салатом, пакеты пирожных, потом кофе — четыре больших стакана, и все одному молчаливому типу. Молчаливый всегда оставляет на чай, так что Надир улыбается очень искренне, но руки его все равно дрожат. Не от усталости и не от веса стаканов. А оттого, что сразу за дверью сидит зверь молчаливого — и беззвучно принюхивается.

В прошлый раз Надир краем глаза засек его лапу. Мохнатую пятерню, где-то вдвое больше мужской ладони. С тех пор Надира не покидает чувство, что он точно хотел бы увидеть этого зверя целиком — и не менее точно хотел бы вообще никогда о таком не знать.

Чем дольше Надир живет в большом городе, тем чаще он размышляет о звериной природе. С каждым новым встреченным зверем — шерстяным, пернатым, липким и кожистым — ему становится все любопытнее. Зачем они нужны? Откуда берутся? Сколько живут — и меняют ли хозяев?

Самую суть Надир ухватил быстро: звери есть у мужчин и женщин, молодых и пожилых — но всегда у приезжих. У местных полно других радостей: старых друзей, маршрутов из детства, дедовых дач и отцовских квартир. Порядков и привычек. Воспоминаний, тонким слоем размазанных по району. У местных есть особая ценность: корни, которых ни за какие деньги не купишь.

А у приезжих вместо корней — звери. И попробуй пойми, справедливо оно или нет.

Время обеда подступает, потом проходит, а Надир все берет и берет заказы. Он набивает свой короб пиццами и тщательно пересчитывает «маргариты» и «пепперони». Слова «повышенный спрос» в Надировом мире переводятся как «обед подождет» — и поэтому он продолжает работать.

Следом за парой двойных ставок Надир получает заказ, где доставка стоит не меньше самой еды. Он кивает: сегодня и правда удачный день.

Надир долго плутает вокруг нового дома в целый квартал. Он звонит заказчику — но в ответ слышит лишь гудки. Обходит весь дом по новой: магазины, салоны, зубные врачи. В таком доме можно всю жизнь прожить — и ни разу не выйти со двора.

Когда Надир попадает в подъезд, время уже подходит к концу. Еще три минуты — и счастливый заказ превратится в штраф.

Он взбегает на пятый этаж на одном дыхании. Стучится в новую дверь без звонка.

Ему открывает ведьма — голая, старая и косматая.

Пару секунд они оба молчат. Надир старается не смотреть никуда, кроме выцветших глаз. Потом ведьма кривится, тычет пальцем Надиру в лицо — и принимается бормотать на своем неведомом языке.

— Я не понимаю… — отвечает Надир. Он растерянно мнет в руках пакет с бургером. Отдавать его ведьме или нет? У нее и зубов-то на вид не