Самая страшная книга 2022 - Сергей Владимирович Возный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осторожно, покряхтывая как старичок, Ванька сполз по сломанной лестнице вниз. Встал, снова чутко прислушиваясь к звукам вокруг. В доме старика Бабурина висела безмятежная тишина. Мальчик приблизился к люку, глянул в него, все еще ожидая подвоха, не дождался и тихонько спустился вниз. Остановился возле лестницы в нерешительности, оглядываясь и размышляя, что ему делать дальше. У дальней стены на лавке высился бугорок, укрытый сверху белой тканью: дед Степан покоился под своим погребальным саваном. Края ткани свисали до самого пола, сквозняк, втекающий в распахнутую дверь вместе с тусклым зимним светом, тихонько шевелил их.
Вспомнилась бабуля, с которой они должны были до свету пойти на лыжах в поселок, и это воспоминание резануло по сердцу острым ножом, да так сильно, что на глаза навернулись слезы. Ванька закусил губу, засопел, силясь не расплакаться. «Надо уходить, — подумал вдруг он совершенно как взрослый. — Переждать до ночи, забрать в сарае лыжи, которые мои, и как начнет светать — уйти. За реку. В поселок. Идти и идти, пока не увижу дома». Глаза защипало, белый бугорок на лавке размазался, поплыл, и Ванька сердито стер слезы рукавом. Нельзя плакать!
Белое покрывало рывком взметнулось вверх и вперед, к мальчику. Тот коротко, испуганно пискнул, как мышонок, попятился и, не удержавшись на ногах, плюхнулся на попу. Тонкая острая спица страха пронзила его от макушки вниз, до самых пяток. Горло тут же сдавил спазм, так что вдохнуть стало невозможно. Он видел, как из-под савана вылезает неуклюжая фигура, отшвыривает руками ткань. Что-то теплое скукожилось внизу живота, прорвалось, потекло влагой по ногам.
— Попался, щенок! — рявкнул тот, кто выпутался из савана и шагнул к нему.
Нет, это был не умерший дед Степан, но страх от этого не стал меньше. Ванька нашел в себе силы, вскочил на ноги и рванулся прочь к раскрытой настежь двери, но не добежал. У порога его сбила на пол тяжелая рука. Ванька вскрикнул, повалился на бок, съежился и перевернулся на спину. Отполз от надвигающегося на него голодуши, уперся спиной в стену и застыл, затравленно глядя перед собой. Страшный гость остановился, скалясь в злобной ухмылке. В руке блеснул нож, и мальчик в ужасе метнулся в сторону, в угол, где у деда Степана стоял нехитрый садовый инвентарь: грабли, лопата, коса, вилы. Ткнулся головой в деревянные черенки, потревожил застывший с осени порядок. Что-то больно ударило его в плечо, когда все инструменты с грохотом обрушились на пол сенцов. Ванька зажмурился, прикрыл голову руками и подтянул ноги к груди, ожидая самого страшного и неминуемого: нападения голодуши. Тот медлил почему-то, и Ванька осмелился открыть глаза и повернуться.
Дядя Гена застыл на месте, стоял ровно, опустив руки. На плече у него лежала коса. Тусклый утренний свет поблескивал на ее длинном изогнутом полотне. Ванька в ожидании уставился на него, не понимая, чего тот медлит, почему не нападает.
— Кх… — сказал дядя Гена, и на губах его вздулся большой красный пузырь, лопнул, оросив щеки мелкими брызгами. — Кгх…
Он покачнулся, поднял руку и сбросил косу с плеча. И только тогда Ванька будто по-новому взглянул на происходящее. Из шеи мужчины хлынул поток крови, орошая черенки упавших лопат, граблей и прочего нужного в хозяйстве инвентаря. Дядя Гена взмахнул рукой, провел ладонью по шее, словно хотел закрыть дыру, но тут же обессиленно уронил руку, обрызгав кровью вжавшегося в угол Ваньку. Теплые капли осели на щеки и губы мальчика. А потом дядя Гена еще раз покачнулся, сделал маленький шажок вперед и тяжелым кульком свалился на пол, перегородив выход из избы. Его стекленеющие глаза уставились на Ваньку. Рука змеей скользнула по полу, окровавленные пальцы коснулись носка детского валенка, скользнули, оставляя полосы, и обмякли.
Ваня облизнул пересохшие губы, ощутил солоноватый вкус чужой крови во рту и задохнулся, почувствовав дурноту. В горло будто что-то шершаво проскользнуло, ухнуло вниз, в желудок. Нутро скрутило в тугой узел. К горлу подкатила тошнота. Он вскочил на ноги, перепрыгнул через неподвижное тело и скатился с крыльца в снег. Сердце колотилось в груди часто и отчаянно, внутренности снова скрутило так, что он согнулся пополам, почти ткнувшись лицом в снег. Но сразу же распрямился и побрел прочь в сторону своей избы. К тому моменту, как он дошел до крыльца, пот от усталости катился по его спине градом, из-под шапки текли струйки пота. Он обессиленно рухнул на ступеньки и поморщился от резкой боли в животе. Ваньке невыносимо хотелось есть.
Мария Анфилофьева
Курьер
За прилавком с носками стоит женщина — полная, важная, очень похожая на прабабку Надира. В самом центре стола сидит ее зверь, лижет мохнатую лапу. Надир долго смотрит товар, выбирает пару носков потолще.
— Эти двести, — объявляет женщина.
— Сто, — возражает Надир и тыкает пальцем в картонку. Там и правда написано «все по 100».
— Двести, — гулко басит женщина. — Или бери, или катись. Щас как ментов крикну.
Встречаться с ментами Надиру не хочется. Он их и так иногда видит: то в переходах, то на перронах. Форма у них красивая, но сами менты — страшные. К таким лучше не подходить.
Надир лезет за деньгами, аккуратно разглаживает две сотни, отдает женщине. Подхватывает носки — шерстяные, колючие — и идет к ближайшей скамейке.
— Чурка немытая, — доносится ему вслед. — Всех покупателей распугал.
Мохнатый зверь шипит: ему Надир тоже не по душе.
Надир садится, не снимая короба за плечами. На простой носок натягивает шерстяной, следом оборачивает пакетом — чтоб не промокнуть, перевязывает кеды по новой. Так тепло. Так гораздо лучше.
Надир жмет на кнопку — и в наушнике, немного шурша, оживает женский голос:
— Маршрут построен. Прямо пятьсот метров.
Надир улыбается голосу:
— Да, Айгуль.
И идет свои первые пятьсот метров.
Надир не дурак, он, конечно, знает, что голос в наушнике — не Айгуль и даже не человек. Просто так оно получается легче. Легче двигать ногами, легче глотать стылый воздух. Да и короб тогда начинает весить намного меньше.
— Как твое здоровье, Айгуль? —
