Бессмертный избранный (СИ) - Андреевич София

Инетис начинает напевать что-то себе под нос, и я помимо воли прислушиваюсь к ее голосу. Я не знаю этой песни, но мотив, грустный и тоскливый, заставляет мое сердце сжаться.

Ой, по быстрой реке да плывет утенок,

Ой, по реке плывет,

Ой, по реке плывет,

Ой, погибну я, сгину во лесу темном,

Ой, никто не найдет,

Ой, никто не найдет,

Ой, пришла да война — сторона чужая,

Закипела земля,

Закипела земля,

Ой, ты мама моя, ты не плачь, родная,

Коль погубят меня,

Коль погубят меня.

Отнесут меня в лес да чужие люди,

Там останусь лежать,

Там останусь лежать.

Ой, ты мама, скажи, али ты не будешь

Обо мне вспоминать,

Обо мне вспоминать.

Ой, дитя ты дитя, как же я не стану

Слез горючих да лить,

Слез горючих да лить,

Ой, на сердце моем глубокая рана,

Ей уже не зажить,

Ей уже не зажить…

Я успеваю задремать, пока Инетис поет эту бесконечную песню, и просыпаюсь от тяжелого толчка, едва не заставившего меня кувыркнуться через край повозки. Тревис ухватывает меня за край корса, и я уже готова спросить его, почему мы остановились, как замечаю сама.

Мы почти у дома фиура, нам осталось всего чуть-чуть — выехать на дорогу, идущую мимо его дома к клеткам и остановиться. Вот только эта дорога почему-то запружена всадниками, и заметив нас, они направляются навстречу — человек десять верховых, на конях, укрытых теплыми попонами. Они как будто ждали нас, как будто ждали, пока мы появимся на этой дороге.

Я почти тут же замечаю, что дом фиура окружен людьми. Десять, двадцать человек конных — да сколько же их здесь? Сбоку от дома стоит крытая повозка, но почему-то я не думаю, что к фиуру в такое время приехали гости.

Плетеная дверь открывается, и из дома выходят еще люди. Я не вижу, кто это: пламя факелов слишком неровное и пляшет на лицах, но замечаю белоснежные волосы Серпетиса и вижу тусклый отблеск Чери на оружии, которое держат окружившие дом воины.

Сердце мое сжимается. Что происходит?

— Нам ехать дальше? — спрашивает Тревис, придерживая лошадь. В его голосе — неуверенность. — Унна?

Но я не знаю сама. Лица всадников закрыты тяжелыми капюшонами. Они так решительны, и уже совсем близко, и я едва подавляю в себе желание попросить Тревиса развернуться и уехать отсюда. Но я знаю, что нас нагонят в два счета.

— Что вам нужно? — спрашивает он, привстав, чтобы обратить на себя внимание всадников.

Лошади окружают нас, проваливаясь в глубоком снегу. Речь того, кто отвечает нам, звучит не по-шиниросски. Он асморец, и понимая это, я понимаю и другое.

— Нам нужна син-фира Инетис. Приказ нисфиура. Мы забираем ее из Шина немедленно, и мы знаем, что она с вами.

Вот оно. Вот оно — слово правителя, которое настигает нас в самый не подходящий для этого момент. Скороходы — сколько их было? Три, четыре, больше? — возвращались к правителю ни с чем, и последний из них нес с собой послание открытого неповиновения. Асклакин, фиур Шинироса, под страхом лишения земель и имени отказался вернуть правительницу Инетис ее законному мужу и властителю. Но нисфиур Асморанты — не тот, с кем можно играть в гордость и упрямство. Он точно знает, что Инетис должна родить в Асме, и чтобы это сделать, она должна остаться живой… а это будет так трудно посреди битвы за Шин, к которому уже подходит огромное войско чужеземцев.

— Мама, мама! — кричит где-то Кмерлан, и Инетис вдруг подскакивает в повозке, словно проснувшись от долгого сна.

— Где он? Где он?! — кричит она тонким голосом. Ее золотые глаза блестят в темноте, как луна Черь, и солдаты переглядываются точно так же, как переглядывались не так давно лекарки, подносящие правительнице горячий муксис. — Что вы делаете с ним?

— Он тоже едет с нами, син-фира. Это приказ правителя, — отвечает тот, что заговорил с нами. — Проводите их! Живо, время не ждет!

Один из солдат ловко спрыгивает с коня, и через мгновение оказывается в повозке, чтобы забрать у растерянного Тревиса поводья. Инетис прижимается ко мне, ее горячие слезы капают мне на руку, когда я как в тумане зачем-то укутываю ее шкурой.

Воин правит к дому фиура. У входа стоят факелы, и я снова вижу среди людей правителя Серпетиса, который пытается что-то говорить — но его не слушают. Воины пытаются засунуть Кмерлана в повозку, он кричит и упирается, и его плач разносится так далеко, что его наверняка слышно на укреплениях.

— Отпустите его! Это приказ! — резко отдает команду Серпетис. — Позвольте ему хотя бы дождаться мать.

— У нас тоже есть приказ, син-фиоарна, — отвечает ему один из воинов, и в голосе его я слышу вину. — И он гласит, что син-фиоарна Кмерлан и син-фира Инетис должны быть вывезены из Шина как можно скорее.

Наша повозка останавливается, и Инетис отталкивает меня, чтобы спрыгнуть на снег. Ее глаза сверкают, а голос срывается, когда она подступает к вооруженным солдатам — так смело, словно готова растолкать их локтями, если они ее не пропустят.

— Отпустите моего сына! — Кажется, это снова она, снова та Инетис, которую я знаю. — Вы не имеете права его трогать! Не имеете!

— Син-фира, я тут бессилен, — начинает Асклакин, которого я и не заметила в этой толпе одетых в темную одежду солдат. Он только разводит руками — ему не дают даже двинуться с места.

— Отпустите моего сына! — снова кричит Инетис, и солдаты замирают в растерянности и отпускают Кмерлана. который сразу же бежит к ней.

Как некстати я вспоминаю о тех скороходах, которых Инетис просто не пустила от вековечного леса в Асмору. Из Шина ушло много людей в те дни после того, как фиур разрешил им покинуть город. Весть об Инетис разнеслась по Асморанте с ними — и ни одна магия на свете не помогла бы ей это остановить. Быть может, если бы она не отправляла скороходов назад ни с чем, правитель не разозлился бы настолько, чтобы приказать солдатам привезти ее силой.

И это не деревенька посреди Асморы, откуда ехать всего-то десяток мересов. Это другая земля, и долгий двухдневный путь с беременной сопротивляющейся женщиной в повозке может быть очень опасным.

— Мы уезжаем, — говорит воин. — Прямо сейчас и как можно быстрее. Садись, син-фира. Садись же!

Но она встает перед ним, уперев в бока руки, заслонив собой Кмерлана, который всхлипывает и утирает слезы заиндевевшим рукавом теплого корса. Шкура падает с плеч Инетис, и она вздергивает голову и изрекает всего одно слово прямо в лицо стоящему перед ней воину:

— Огонь.

Он вспыхивает подобно факелу, и дикий крик оглашает окрестности, заставляя кровь застыть у меня в жилах. Я не ожидала от нее такой магии. Я не думала, что она будет готова сражаться — открыто, причиняя боль, показывая свое неповиновение.

Глаза Инетис снова полыхают золотым. Она кричит:

— Прочь, все прочь! — И сама отступает назад от воина, который падает в снег, пытаясь потушить пожирающее его пламя.

Я не успеваю понять ничего — все превращается в мешанину. Серпетис выскакивает наперерез солдату, замахнувшемуся на Инетис друсом, воины Асклакина по его знаку выхватывают мечи и бросаются в бой. Тревис едва успевает заслонить меня собой, когда над нашими головами пролетает друс. Его лицо оказывается совсем близко, и в блестящих глазах я вижу страх.

— Нам нужно… помочь! — Я пытаюсь вырваться из его хватки, но он не дает мне подняться, не дает мне даже увидеть, что творится вокруг.

Кмерлан истошно кричит, оружие ударяется об оружие, пока я бьюсь под сильным телом воина, решившего защитить меня — пусть даже мешая мне дышать.

— Они убьют тебя! Успокойся!

— Инетис… — Я задыхаюсь, в глазах появляются черные точки, и они становятся все больше, пока, наконец, Тревис не осознает, что схватил меня слишком крепко.

— Лежи здесь! — говорит он, отпуская меня, но мне слишком страшно за Инетис и Серпетиса, чтобы думать о себе.

Я переваливаюсь через край повозки и больно падаю в снег. Конь переступает копытами совсем рядом с моей головой, но я ухитряюсь откатиться и оказываюсь позади воинов, которые скрутили Серпетиса — теперь уже безоружного, сыплющего проклятиями, которые могли бы убить, если бы он был магом и магия до сих пор царила на землях Шинироса.