Скрещение судеб - Мария Белкина

А утром Лидия Корнеевна пошла узнать, что случилось и встретилась с Валерией Владимировной, тогда женой Паустовского, та как раз и шла к ней — сообщить, что Марина Ивановна решила рано утром уехать в Елабугу за сыном, привезти его и уже вместе с ним искать комнату.

Но почему Марина Ивановна не вернулась к Арбузовой? Заговорилась с теми к кому пришла. Стала читать стихи и последний раз взбиралась на свои Эвересты, и было уже поздно, темно. Или просто сил не хватило, вымоталась за день…

Три дня провела Марина Ивановна в Чистополе, 25, 26, 27. А ночей? Сколько ночей? Когда пришел пароход из Елабуги? Может, так поздно, что пришлось на пристани ждать дня. Или все же к кому-то пошла ночевать? Тогда три ночи… Две ночи, где она ночевала нам известно. Одну у Валерии Владимировны Навашиной, это сообщила Чуковская; другую у Жанны Гаузнер, у дочери Веры Инбер. С Жанной Марина Ивановна могла быть знакома и по Парижу. Жанна жила одно время в Париже, но она давно уже умерла и Инбер умерла… И узнала я об этой ночевке, когда моя книга была уже напечатана, мне сообщила Наташа Соколова, мы вместе учились в Литинституте. Она очень сожалела, что так и не встретилась с Мариной Ивановной в Чистополе, ибо лежала в то время с маленьким сыном в больнице. Ей рассказали ее мать Надежда Германовна Типот и Жанна, что уже совсем поздно вечером к ним в общежитие, где они вместе ютились, забрела Марина Ивановна, очень измученная, забегавшаяся. Она жаловалась, что у нее болят ноги. Надежда Германовна согрела воду на керосинке и Марина Ивановна, сидя на скамеечке и низко опустив голову, долго держала ноги в тазу, а Надежда Германовна подливала погорячей. Железная койка с тощим казенным матрасом, на которой спала Наташа Соколова, пустовала. Марине Ивановне предложили остаться ночевать. Та осталась.

…На пристани Марина Ивановна встретила Лизу Лойтер. Была такая пианистка, аккомпаниатор, музыковед, тогда жена поэта Ильи Френкеля. Она работала в Чистополе в детском интернате, где у нее находилась дочь. Марина Ивановна подошла к Лизе, когда та стаяла в очереди в кассу, и попросила купить билет.

— Я вижу, вы интеллигентный человек, пожалуйста, не откажите купить мне билет до Елабуги, здесь столько пьяных, а я очень боюсь пьяных…

Лиза Марину Ивановну не знала, та ей представилась. Ей показалось, что Марина Ивановна была голодна, что ей надо было дать кусок хлеба, но у Лизы с собой был только арбуз, и они съели его, сидя на скамеечке на берегу. С Лизой был мальчик — Юра Барт, она везла его в Казань: в потасовке он налетел на стеклянную дверь, поранив лицо, и его надо было срочно показать врачу-специалисту.

Пока ждали пароходов, разговорились. Лизе запомнилось, что Марина Ивановна страшилась зимы, зимнего быта, говорила о зиме, поеживаясь, словно бы ей от одних только мыслей уже становилось холодно. Как напастись дров на всю зиму и чем заработать на эти дрова… Она ничего не умеет делать, у нее нет никакой профессии, она только умеет каждый день сидеть за столом, можно и не за столом, за любой доской, можно и на подоконнике, только бы писать, это ее единственная работа, но работа эта теперь никому не нужна… Говорила о сыне, он стал совсем взрослым, а она никак не может привыкнуть к тому, что он уже вырос!.. Он очень красивый, на него уже заглядываются молодые бабы, здесь столько молодых баб без мужиков… Дети вырастают и уходят, так, конечно, должно быть, таков закон жизни, но несправедливый закон! Это больно…

Запомнилась еще фраза: «человеку, в общем-то, нужно не так уже много — всего клочок твердой земли, чтобы поставить ногу и удержаться… Только клочок твердой земли, за который можно зацепиться…

Лиза мне говорила, что, по ее впечатлению, Марину Ивановну не очень-то радовала перспектива переезда в Чистополь, она скорей была растеряна, но они не успели толком поговорить, разговор шел вразброс, да и забылось многое. Подошли пароходы, они разъехались. Лизе с Юрой Бартом надо было в Казань, Марине Ивановне в Елабугу.

И опять этот запоздалый мучительный всхлип: если бы знать! Может, надо было сказать то-то и то-то, может, надо было…

Лиза Лойтер, по-видимому, была последней, с кем общалась Марина Ивановна в Чистополе, а для меня последним человеком, беседовавшим с ней…

Дальше я располагаю только выписками из дневника Мура.

28-го Марина Ивановна вернулась из Чистополя.

29-го решено, что 30-го они переберутся в Чистополь, где нет ничего конкретного, но обещают.

30-го утром Марину Ивановну навестили писательницы Саконская и Ржановская и отговорили ее ехать в Чистополь, ибо здесь, в Елабуге, есть верная работа, и Марина Ивановна по их совету пошла узнавать про эту работу в огородном совхозе…

29-го решает ехать, 30-го не ехать… Да, она хотела в Чистополь. И она ездила в Чистополь. Она добилась этого Чистополя. Можно и Чистополь, но, побывав в Чистополе, понимает: Елабуга — Чистополь, Чистополь — Елабуга — все едино: тупик!.. Оказавшись с Лидией Корнеевной на улице Бутлерова, где ей предлагают снять комнату, она приходит в отчаяние — «ужасная улица». А улица как улица, как в Елабуге улица, где живет. Так и в Чистополе, где ей жить… И тут в Елабуге и там в Чистополе заработать ей нечем, и никто денег на жизнь не подаст. Она цепляется за место судомойки, как утопающий за соломинку, судомойкой в столовой, может быть, она и сумеет как-то прокормить Мура, но места судомойки нет… Ничего определенного нет в Чистополе. И все же она собирается в Чистополь. Мур хочет в Чистополь, ему представляется Чистополь лучше Елабуги, все же это второй город в Татарской республике после Казани, и потом там писательская колония… Хорошо, она согласна и в Чистополь, она переедет в Чистополь, но в сумке 150 рублей! Переезд, перевозка багажа, она потратится на дорогу, а дальше что? Ей в Чистополе все объяснили про Чистополь, оттуда все, с кем она встречалась, стремятся уехать и уедут, там могут жить, не бедствуя, только такие, как их прозвали, «помещики»: у них деньги, они сняли дома, запаслись дровами, скупают на базаре продукты, набивают погреба. Или те, у кого есть мужья, кто будет присылать деньги или, на худой конец, аттестат! А что у нее? Откуда?..

А тут вдруг 30-го, в тот день, когда она уже собиралась в Чистополь, ее уверяют — в Елабуге есть верная работа в овощном совхозе. Ее так легко уговорить, она уже совсем потеряла волю, она уже не знает как быть, за что ухватиться… Вспомним ее отъезд из Москвы, когда она металась от одного к другому — ехать, не ехать… Вспомним тот день перед отплытием в Елабугу, когда Муля и Нина у нее, когда она внемлет их доводам, выбрасывая вещи из чемодана, мешков, но Муля и Нина ушли, пришли две старухи и пароход увозит Марину Ивановну в Елабугу… Она там уже в Москве потеряла волю, не могла ни на что решиться, поддавалась влиянию любого, она не была уже самоуправляема… И внешне она уже изменилась там в Москве, когда я ее увидела в дни бомбежек, она осунулась, постарела, была, как я уже говорила, крайне растерянной и глаза блуждали и папироса в руке подрагивала…