Седой Кавказ - Канта Ибрагимов

А тут с приходом нового первого секретаря позиции Ясуева сильно окрепли, и дела самого Албаста резко в гору пошли. Впрочем, он и так жил припеваючи, а теперь и вовсе заплыл жирком. Какой-то еще кооператив фиктивный открыл – «Колдобина» называется, а по-средством него деньги текут не считанные. Даже Домба, с его мас-штабами воровства и непомерным аппетитом, поражается этому раз-маху, этим возможностям, этой безнаказанности. «Эх! – думает Дом-ба, – было бы сейчас лет тридцать-сорок, вот бы я деньги делал, если даже такие увальни, как мой сын и его тесть, миллионы в день дела-ют! В мое время рубль своруешь, ночь не спишь, ждешь из-за какого угла подкараулят, кто из ближних заложит, какая ревизия накроет… А здесь – простор! Воруй сколько хочешь! А еще жалуются – время тя-желое, не устойчивое – время перемен! Вот именно, что перемен, и пока водичка мутная, надо свои дела вершить, а как ил осядет – и ты успокоишься, но с капитальцем за пазухой!»

У Албаста, конечно, нет хватки и прыти отца, но тоже не боль-но отстает: уже два особняка в Грозном, квартира шикарная в Моск-ве, а сколько недвижимости и движимости в республике, он и сам не знает.

Все это количество требует и нового качества, вот и поговари-вают, что Албаст отказался от должности председателя исполкома крупнейшего района, потом и кресло средненького министерства его не устраивает – подавай ему сразу место первого секретаря промыш-ленного района или крупное министерство, или весь Агропром, но в душе он метит на секретаря обкома КПСС. По крайней мере, деньги, чтобы купить этот пост, у него есть, и биография неподмоченная – верно служил партии; вот только с трудовой прокол, уж больно пото-лок низок. Ну что такое председатель какого-то колхоза, да и то убы-точного? Вот если бы он смог удержать хозяйство в объединенном состоянии, то колхоз-гигант «Путь коммунизма» – это и звучит, и по-четно, и в ногу со временем. А его снова расформировали, сам Доку-ев за колхоз, как в первые годы, не радеет – тяжело, куда проще с ма-ленького цеха деньги иметь, а колхоз так – для ширмы. Вот и ползет его хозяйство на последнем месте в соцсоревновании – никакие при-писки не помогают; кругом волки сидят, конкуренция бешеная – и тесть не поможет. А Ясуев беспокоится о судьбе зятя: «Ну хоть по трем позициям план дай – из убытков вылези, и я тебе звезду Героя Социалистического Труда повешу, и жизнь пойдет как по накатан-ной».

Но не может Албаст. Да и зачем ему этот колхоз сдался – одна головная боль. Он лучше по министерствам походит да в обкоме по-тусуется, а вечером очередное сборище элитарного клуба – и до утра. В полдень встает, звонит в колхоз, а Айсханов Шалах ему доклады-вает, как в той песенке: там хищение, там пожар, там потоп и засуха одновременно, а в целом все хорошо, все по графику, все довольны, работают с энтузиазмом, вот только план больно завышен, оттого не выполнен, но впредь исправимся; и так почти каждый день.

Надоело все Албасту, знает он, что давно перерос колхоз, и не маленький – почти сорок лет, а тесть все не дает ходу, всякую дрянь, а не должности предлагает. Ему надо, чтобы работа была не пыльная, но видная и доходная и с перспективой роста. Никто не знает, что он тестя дураком считает и на его место втайне зарится, и будет воз-можность, не пощадит он не только отца жены, но и родного – Дом-бу.

А, как известно, говорить не надо, даже подумаешь нехорошо, и человек об этом догадывается. Вот и Ясуев видит насквозь зятя, чи-тает его мысли, как-никак когда-то до породнения в приятелях были, вместе в Москву не раз ездили, даже по девкам гуляли, и не важно, что тогда Докуев как «шестерка» верен был. Знает умудренный Ясуев его гнилое нутро – вот и не подпускает, держит на дистанции, боится коварства, ведь от своего только и жди предательства.

Вот и застопорился рост Докуева Албаста. Конечно, доходы растут, но разве это дело – в элитарном клубе он – низший по долж-ности, а в кругу богатых и жадных людей все разговоры только о деньгах, о сделках, о карьерном росте, о возможности влиять и лоб-бировать. И здесь, как и в любом обществе по интересам, главное – какая у тебя должность, и от этого зависит строгая иерархия и субор-динация. И даже на межполовых отношениях это сказывается. Ну кому, скажем, нужен какой-то колхозник, когда есть секретари обко-ма и райкомов, министры, гендиректоры, судьи, прокуроры, мили-ционеры? Вот и ютится Докуев на задворках клуба – дешевле обра-щаться напрямую к дочери Ясуева, а не к его зятю.

Рассержен Албаст тестем, на жене зло выметает. К супружеству охладел, погряз в распутстве. В его семье разлад, и только внешне соблюдаются приличия. Обычно Албаст с супругой пойдут на сход клуба, а это долгое застолье под аккомпанемент заслуженных арти-стов. Строго к десяти, в худшем случае, к одиннадцати, Малика воз-вращается домой, к детям. Это сигнал к вольностям для остальных; члены клуба расходятся по прихотям: кто-то в карты поиграть, кто-то дальше пить и гулять, а кто-то просто посудачить. После таких куте-жей Албаст возвращается под утро, а может, и позже. Малика кричит, в доме скандал. Теща угрожает, что всех Докуевых с должностей по-снимают.

И вот потенциал красавца Албаста иссяк, нет желаний к жене-уродине, другие мысли довлеют над ним. Зато жена Албаста не ску-чает: днями напролет по подружкам носится – одна из Парижа прие-хала, шмотки привезла; другая в Москву улетает – заказы сделать на-до; у кого-то кто-то замуж выходит, кто-то разводится. Словом, дел и забот у дочери Ясуева невпроворот, благо, что в доме старая служан-ка, да двое детей уже подросли. Албасту не по душе это броуновское движение, и он, набравшись смелости, стал призывать жену к поряд-ку и даже намекнул на развод.

– Милый Альфред! – так на цивилизованный лад называет Ясуева мужа и при этом двух зайцев бьет: во-первых, по чеченским канонам вроде мужа по имени кликать нельзя, и она хоть это строго выполняет, во-вторых, она терпеть не может это древнечеченское имя – Албаст – как алебастр, если не цемент, вот и стал он Альфредом, хорошо, что в паспорте не поменяла, а то может отчество детям от этого псевдоимени дать. Правда, этим именем она его кличет тоже не часто, только лаская, а теперь вдруг его и «милым» назвала. – Пони-маешь, я ведь не просто так мотаюсь от зари до зари – о тебе пекусь. Знаешь, что мне подсказали, да и я сама домыслила?

– Что? – разинул рот Албаст, он прекрасно знает, что жена мыслить, и тем более домысливать не может, а является проводни-ком мнений отца. Она – его любимица, и в припадке каприза может все выклянчить у всемогущего родителя.

– Я думаю, зачем тебе быть Героем какого-то труда, как кол-хозник или бригадир строителей? Ты лучше станешь депутатом, и не простым, а сразу СССР и ЧИАССР, в крайнем случае – РСФСР! Ты знаешь, сколько от этого возможностей и привилегий?! Кстати, папа одобрил эту мысль: оценил и восхитился моим даром!

– Малика*, ты и вправду ангел мой! Как я тебя люблю! Прелесть моя! – воскликнул Албаст, в нем моментально произошло переосмысление и вследствие этого -чудотворное оздо-ровление; в порыве накопившейся, позабытой страсти он вновь ощу-тил и оценил своеобразную красоту, чистоту и ум своей благонрав-ной супруги, и он так был с ней ласков, что она надолго отторгала подруг, пребывая от супружеской щедрости в блаженной истоме…

В то время выборы депутатов были безальтернативные. Если обком дал добро, то это согласовывалось с Москвой, а далее – по от-работанной десятилетиями схеме: выдвижение коллективом трудя-щихся, их рвение в поддержку единственного кандидата, а там и те-левидение, радио, газеты и прочее.

Обком добро дал, и радостный Албаст для представления поле-тел в столицу с тугим кошельком и там пропал: не звонит день, два. Как в таких случаях бывает: жена думает, что в загуле, мать – что ху-дое случилось. На третий день Домба, Мараби и зять Майрбеков, как милиционер имеющий связи в столице, вылетели на поиски. Ни в ми-лиции, ни в больницах, ни в моргах Докуев А.Д. не числился. Приез-жие начали паниковать, а им из Грозного звонят – только что вышел на связь Албаст, он в своей квартире. Помчались туда – Албаст пону-рый, осунувшийся, с потерянным, испуганным взглядом, с синими мешками под глазами. Штаны с него спадают, просит, чтобы в Гроз-ный из проклятой столицы увезли.

Только жене, как самому близкому человеку, да и отцу он вкратце рассказал о случившемся. В его квартиру вошли четверо в штатском, предъявили ордер на обыск и арест, отвезли в тюрьму и целые стуки под перекрестным огнем вели допрос, ознакомили его с такими деталями его деятельности, и даже личной жизни, что он, и так страшно трусивший, был просто в трансе. В первые сутки с ним вели очень вежливый разговор, ни в чем не отказывали, только спать не давали. Его оставили одного, и он повалился прямо на стол, но сон не шел – он был в нервном шоке. Когда через несколько часов группа допроса вернулась, он сходу предложил – любую сумму. Ему назвали полмиллиона рублей. Албаст в отчаянии схватился за голову, крича, что таких денег в жизни не видывал.