Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг. - Дмитрий Юрьевич Пучков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Едва французский парламентер объявил об этом и ускакал восвояси, как грохнула пушка, и скоро по всему фронту затрещала ружейная пальба и загремела канонада. Было четыре часа дня…
В этом и заключается вторая «тайна» Шенграбена. Дело в том, что время в начале XIX в. измеряли исключительно по солнцу. То есть 12 часов – это было время, когда солнце находится в зените. Как известно, в XX в. повсеместно был произведен сдвиг часовых стрелок на час вперед (с целью экономии энергии летом в Европе время сдвигают еще на час вперед). Так что теперь солнце заходит позднее, чем по астрономическому времени. Тогда же жили строго по астрономическому времени. И закат солнца в местах, где происходили события, начинался в 16 часов 20 минут, чуть позже 17 становилось темно, и скоро наступала полная темнота.
Таким образом, сражение начиналось в наступающих сумерках, и оставался всего примерно час, пока на поле боя можно было что-либо различить. Напрасно маршал Сульт убеждал Мюрата отменить атаку: «Он сказал, что необходимо дождаться дня, чтобы атаковать… Сульт добавил, что бесцельно будет потеряно много храбрых солдат, которые, несмотря на их доблесть, в темноте ночи не будут сражаться с таким же порывом. Мюрат был непреклонен. Он проклинал свою доверчивость по отношению к Винценгероде. Он уже видел перед собой, как русские преспокойно уйдут с позиции ночью. Он словно слышал упреки Наполеона и приказал атаковать»[619].
Несмотря на то что Мюрат предупредил о разрыве перемирия только в последний момент, большая часть русских войск успела занять позиции. Действительно, наблюдая шум, суету и сбор войск во французском лагере всего лишь в нескольких сотнях метров напротив русских позиций, не надо было быть Юлием Цезарем для того, чтобы понять, что скоро начнется атака. Правда, на левом крыле русских войск солдаты разбрелись так далеко, что их все же не удалось полностью собрать.
Французы спешили. У них не было ни малейшего времени развернуть перед фронтом русских позиций все свои силы. Так как ближе всего к отряду Багратиона находилась гренадерская дивизия Удино, сначала были брошены в бой ее солдаты. Первый полк дивизии обошел Шенграбен с запада и вышел напротив правого фланга русских войск.
Князь Багратион, видя приближение французов, спешился перед фронтом своего любимого 6-го егерского полка, командиром которого он являлся с 1797 по 1799 г., и лично повел егерей в штыки. Полк, воодушевленный присутствием князя, атаковал с громовым криком «Ура!». Эту атаку ярко и очень правдоподобно описал в своем романе «Война и мир» Л. Н. Толстой.
Французские гренадеры были опрокинуты. Одновременно русская батарея в центре засыпала Шенграбен гранатами, и деревня запылала: «Густая тьма ночи покрывала землю, – вспоминает очевидец. – Вся деревня была объята пламенем и представляла одновременно из себя самое прекрасное и самое ужасающее зрелище. Дома рушились в потоке пламени, солома, сложенная в ригах, служила прекрасной пищей для огня, который распространялся с большой скоростью. Скоро осталась нетронутой одна только церковь, но все предвещало то, что она не сможет избежать буйства пожарища, и скоро колокольня с диким грохотом обрушилась среди руин»[620].
Достаточно посмотреть на план, чтобы понять, что Шенграбен, занимавший по фронту почти 800 м, перегородил дорогу французским войскам. Его нужно было обходить справа и слева, через овраги, рытвины и колдобины. В сгущающейся тьме пехота могла делать это с трудом, кавалерия практически застряла на месте, а для артиллерии прохода вообще не осталось.
«Я долго стоял у Голлабрунна [автор имеет в виду Шенграбен. – Примеч. авт.], слыша выстрелы и проклиная препятствие, помешавшее мне принять участие в бою, – вспоминал о действиях своей батареи Левавассер. – Вдруг показался какой-то гусар, выехавший из пылающей деревни. “Здесь можно проехать?” – спросил я его. “Да, – ответил он, – я приехал с другой стороны”. Тогда я приказал упряжке первого орудия скакать за мной. Я не взял большого зарядного ящика. Мы устремились в галоп по улице, объятой пламенем. Мы пересекли тысячу препятствий, где мой маленький зарядный ящик ежесекундно мог взлететь на воздух. И я вырвался из деревни. Мы продолжили скакать еще 200 шагов вперед, пока наконец не увидели неприятеля справа. Мы начали разворачиваться, чтобы поставить пушку на дорогу, но залп неприятельской артиллерии повалил моих канониров, шестеро из них было убито и ранено, а пушка разбита»[621].
Залп, которым была разбита пушка Левавассера, был дан с русской батареи, стоявшей в центре. Именно эту батарею превратит в своем романе Л. Н. Толстой в знаменитую «батарею капитана Тушина». Только она состояла не из четырех пушек, как писал великий романист, а, как уже отмечалось, из двенадцати. Пожар Шенграбена, сгустившийся мрак и пересеченная местность не давали возможности Мюрату ввести в дело все свои силы. Тем не менее гренадерская дивизия Удино обошла Шенграбен с двух сторон. Основная масса гренадер (бригады Рюффена и Дюпа) двинулась на правый фланг русских, а бригада Лапланш-Мортьера – на левый[622].
О том, насколько движение в сгущающихся сумерках на пересеченной местности было трудным для густых колонн пехоты, говорит тот факт, что бригада Дюпа первоначально шла против левого фланга русской пехоты, но в темноте уперлась в труднопроходимый ручей и двинулась в обход Шенграбена с другой стороны, оказавшись в результате против правого фланга Багратиона. Одновременно несколько драгунских эскадронов из дивизии Вальтера также двинулись против правого фланга русских и, как могли, атаковали стоявшую у них на пути русскую пехоту.
Михайловский-Данилевский в своей «Истории войны 1805 г.» назвал этих драгун «конными гренадерами». Это интересное свидетельство. Оно, возможно, основывается на информации, которую Михайловский-Данилевский получил от кого-то из участников боя. Дело в том, что первая рота каждого драгунского полка армии Наполеона носила меховые шапки. Вполне понятно, что русские офицеры приняли их за конных гренадер. Но меховые шапки носила только одна рота из восьми, которая обычно шла в голове полка. Вряд ли, если бы полк шел развернутым строем, среди подавляющего большинства касок можно было бы рассмотреть несколько десятков меховых шапок. Судя по всему, рельеф местности был так труден для действий кавалерии, что в надвигавшейся темноте
