Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин

неустранимы из человеческих поступков, из истории, они естественны. Поэтому незачем прилагать к истории моральные оценки, не прилагаем же мы их к «небу, солнцу, элементам». Но это не означает, будто нравственность становится излишней. Макьявелли не считал, что в моральном плане цель оправдывает средства, но он видел, что в политическом плане это так. Он думал, что в политике нет средств благородных и низких, а есть средства эффективные и неэффективные, что политика не имеет никакого отношения к морали. Он это не «провозглашал», а всего лишь констатировал. Его это отнюдь не радовало, но он полагал, что чувства не имеют прямого отношения к делу: нужно было искать практические пути для спасения родины. И если уж история не обходится без насилия и обмана, пусть ее «свирепость» будет использована во благо Италии и свободы. Гвиччардини в свою очередь утешал себя понятием «чести». Мы не можем отвечать за историю, но ничто не в состоянии помешать нам отвечать за себя. Достоинство – это то, над чем человек, уж во всяком случае, властен, вопреки любой фортуне, то, чего у него не отнять.

Сама фортуна получала истолкование в качестве «скрытой силы природы». Макьявелли отмечает: «Природа создала людей таким образом», что желания опережают возможность, приводя к неудовлетворенности. «Отсюда рождаются превратности их фортуны – гражданские распри, войны, возвышение и падение государств»[516]. В «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» часто встречается выражение «malignita dei tempi», которое можно несколько вольно перевести как «коварство истории». Это стечение обстоятельств, которое нельзя предсказать или изменить, это окраска времени, в которое нам выпало жить. «Судьба изменчива, а люди упорны в своем поведении, и они счастливы, пока между тем и другим существует согласие, и несчастливы, когда возникает разлад»[517]. Следовательно, фортуна – это уравнение, в которое входят характер личности и характер эпохи. «Нельзя, – пишет Гвиччардини, – выбирать в этом мире ни среды, в которой должен родиться человек, ни обстановки, в которой ему приходится жить. Поэтому, когда вы хвалите или упрекаете людей, смотрите не на условия, в которые они поставлены судьбой, а на то, как они с этими условиями справляются». Мало родиться талантливым; нужно еще попасть в такую эпоху, когда твои дарования пришлись бы в пору. «Ни безумцы, ни мудрецы не могут в конце концов противиться тому, что должно произойти»[518].

Но ведь заранее не известно, что именно должно произойти! К природе относится не только «фортуна», но и противостоящая ей «доблесть», т. е. жизненная сила человека, его ум и энергия. Создание государства возможно «благодаря фортуне или доблести» его «строителей». Сохранение государства также требует «большой удачи и большого умения (industria)»[519]. Макьявелли всюду ставит «фортуну» и «доблесть» рядом. Они не только противоположны и не просто суммируются, но и – отчасти – отождествляются. Доблесть человека участвует в игре прочих естественных сил. Если доблесть переламывает судьбу, то это потому, что в нее как бы переливается та же сила судьбы, орудием которой она себя делает. «Так как дела мира подвержены тысячам случайностей, – говорит Гвиччардини, – то, благодаря долгому течению времени, может прийти неожиданная помощь тому, кто упорствовал до конца». «Ошибается тот, кто думает, что удача задуманного дела зависит от справедливости или несправедливости его, ибо мы каждый день видим обратное, – а именно: что не правота, а благоразумие, сила и счастье дают предприятию успех. Конечно, в человеке правом пробуждается известная уверенность, основанная на мнении, что бог дарует победу справедливому делу; уверенность эта придает людям горячность и твердость, а эти два условия часто ведут к победе»[520]. Следовательно, воля участников события входит в то стечение обстоятельств, которое зовется судьбой, входит в конечный результат, в самое неизбежность. Более того, «доблесть» нередко оказывается решающим компонентом. Неизбежное в истории и Макьявелли, и тем более Гвиччардини признавали. Но это не предрешенная от века неизбежность, а неизбежность складывающаяся, становящаяся, зависящая также от человеческого «упорства» (sollecitudine)[521].

Поэтому человек «вступает на путь свой бесстрашно и решительно, презирает трудности и опасности и готов терпеть до последней крайности». Фортуна – это и «порядок вещей», и беспорядочная стихия. Соответственно доблесть – это и благоразумие, и исступление. Макьявелли замечает, что славы и богатства добиваются по-разному: расчетом и страстью, насилием и искусством, терпением и «его противоположностью»[522].

Впрочем, как проницательно и энергично ни принимайся за дело, всегда в ходе событий есть недоступное учету, некий таинственный остаток на дне истории, нечто не управляемое в ней. Бывают обстоятельства, против которых беспомощен самый доблестный человек. Но нужно действовать. «Если хотите поступать правильно, обдумывайте, изучайте, рассматривайте внимательно даже самое маленькое дело; исполняйте все это, и все же вам будет трудно вести дела хорошо; подумайте, как же они идут у правителя, который только плывет по течению»[523].

В XXV главе макьявеллиевского «Государя» есть замечательное рассуждение. Автор возражает против мнения, «будто дела мира так направляются судьбой и богом, что люди, с их умом, ничего изменить в этом не могут, а, наоборот, совершенно беспомощны. Итак, можно было бы сказать, что не стоит в поте лица над этими делами трудиться, а надо отдать себя на волю судьбы. Это мнение еще более утвердилось в наши времена благодаря великим переворотам, совершившимся и совершающимся каждый день у нас на глазах, наперекор всякой человеческой предусмотрительности. Иногда размышляя об этом, я в известной мере склонялся к мнению таких людей. Однако, дабы не была утрачена наша свобода воли, можно, думается мне, полагать истинным, что судьба распоряжается половиной наших поступков, но управлять другой половиной или около того она предоставляет нам самим». Далее следует сравнение судьбы с наводнением: нельзя устоять перед разбушевавшейся рекой, но люди в состоянии заблаговременно возводить плотины и делать отводы. «То же происходит и с судьбой: она проявляет свое могущество там, где нет доблести, которая была бы заранее готова ей сопротивляться, и обращает свои удары туда, где, она знает, не возведено плотин и заграждений, чтобы остановить ее». Пример: не будь Италия раздроблена, она могла бы избежать чужеземных нашествий. В предыдущей главе Макьявелли заявляет: «пусть наши правители, много лет властвовавшие в своих княжествах, обвиняют в их утрате не судьбу, а свою неумелость (ignavia)».

В центре этой философии истории – борющаяся личность. Неумелость князей – причина упадка Италии, и причиной ее возрождения должна стать доблесть «нового государя».

Тон Гвиччардини несколько иной. «Кто внимательно всматривается в положение вещей, тот не может отрицать, что судьба имеет величайшую власть