Правила боя. Исток - Анна Московкина

– Не знаю.

Выслушав мою исповедь, колдун посерел.

– Ты закончила шить?

– Да.

– Наложи повязку.

– Майорин, я тогда…

– Молчи лучше. Опиши подробно кинжал. – Он снова неосторожно повернул голову, потревожив шею.

– Скажите спасибо, что они петлю натягивают так, чтобы удушить, а не шею сломать, – утешил его Яриний.

– Спасибо! – прохрипел колдун. – Спасибо тебе, Айрин!

– А я тут при чем?

– Если бы ты не попыталась меня «спасти», – язвительную речь прервал кашель, – я бы сбежал ночью.

– С асбестовыми веревками на руках?

– Я их снял! Но после твоей помощи охрану утроили. А меня спеленали.

– Мог бы и так выбраться, раз такой умный и ловкий, – надулась я. Нога после вчерашних забегов еще ныла.

– Одно дело – незаметно оглушить двух-трех обормотов, другое – перебить дюжину ратников, служащих Велмании.

– Рону!

– А он служил Велмании. – Майорин зло на меня посмотрел и махнул рукой. – Глупая девка, я тебе что велел?

– Не смей на меня… шипеть! Змей подколодный!

– Успокойтесь, все обошлось. Даже законно!

Теперь мы уставились на эльфа. Он поспешил объяснить:

– По кодексу я имею право забрать любого смертника и предать его заслуженной каре.

– И что вы со мной сделаете? – невесело хмыкнул колдун.

– Поединок послужил заменой казни. Я давно хотел убрать Рона, он был почти неуправляем.

Над погостом кружили вороны, их не смущал мелкий моросящий дождик. Отпевать мага в храме не стали – он не верил в Трех Богов, а Карин не решилась идти против воли мужа. На похороны пришла половина села, все толпились вокруг, ежась от дождика. Староста загнал в гроб последний гвоздь.

Послышались напутственные речи, рыдания, вздохи. Мужчины опустили гроб в яму и расступились. Сворн провел мать к могиле, Карин пошатывало, и она с трудом наклонилась, чтобы взять горсть размокшей рыжеватой земли. Земля застучала по крышке гроба, пока не закрыла темное дерево от глаз живых. Дальше уже дело мужиков.

На поминки пришли только самые близкие, коих было немало, и мы. Я глупо себя чувствовала, выслушивая воспоминания о замечательном человеке, так рано нас покинувшем.

С темнотой все разошлись, и из гостей мы остались в горнице вдвоем. Из комнат вошла заплаканная Карин. Мы замолчали.

– Да вы говорите, я умыться…

– Давайте помогу!

– Да что ты, милая, сиди-сиди, когда руки заняты – все легче. – Руки дрожа попытались подхватить ухватом тяжелый горшок с теплой водой, стоящий на припеке. Майорин скачком оказался рядом, перенял древко ухвата.

– Не держат совсем, – извиняясь, прошептала женщина.

– Мама? Куда ты пошла? – Старшая дочь Ральера смотрела на нас подозрительно. – Пойдем, мама.

– Можешь что-нибудь сделать? – спросила я Майорина.

– Ее мучает не смерть, а жизнь.

– Ей плохо оттого, что он умер.

– Нет. Ей плохо оттого, что он больше не будет жить.

– Но разве это не одно и то же?

Колдун встал, убрал воду обратно на припеку и сунул нос в чугунок. Обнаружив там вчерашние щи, поставил снедь в центр стола.

– Миски где? – Я влезла на полку, подала миски. Майорин шарил по другим полкам. – Сметанка, – довольно проворчал он. – Разница есть. Небольшая разница, но есть. Смерть оплакивают чаще у молодых: не успел, не сделал, не сможет. А старики прожили жизнь. Свеженькая.

– Куда грязным пальцем! – возмутилась я. – Фу, я не стану ее есть.

– Мне больше достанется. – Майорин, довольный разрешением конфликта, похоже, решил запустить туда руку по локоть.

– Ну-ка! – Я отобрала горшочек, но сметанка теперь выглядела жалко. Пришлось кое-как умять ее ложкой, залатывая выгрызенные колдуном дыры. Я не удержалась и украдкой макнула палец, никто же не видит.

– Айрин! – ворчливо донеслось со спины.

– А нечего подглядывать, шею свернешь, – отлаялась я. Шея у него посинела, а в некоторых местах побагровела. Не хватало только оборванной петли, но в остальном Майорин выглядел даже слишком живым. Прикрыть эту пакость он не потрудился, и любой собеседник во все глаза смотрел на синяк, а когда понимал, что колдун давно заметил направление взгляда, опускал вытаращенные очи на носки сапог.

Яриний остался в Боровом, взяв на себя временное командование заставой, пока Вирица не пришлет нового наместника переправы. Не знаю, отчего Майорин тянул с отъездом. Но он будто не хотел оставлять эльфа без присмотра, ретиво кинувшись помогать Сворну разбираться с делами. Безмолвное присутствие Яриния за спиной молодого чародея придавало его словам вес, а оспаривать решения никто не осмеливался, хотя старосте и не нравилось, что маг вмешивается в мирские дела.

Мужчины переехали на заставу, а я осталась в доме смотрящего, помогая Сворну разбирать бумаги, готовя для Карин успокаивающие снадобья. Старшая дочь – Льяля – смирилась с моим присутствием, и мы почти подружились, как обычно сходятся девушки, живущие в одном доме. Через неделю в горнице уже слышался смех – молодость быстро забывает горе. Рината сидела у меня на коленях, накручивая на пальчик кончик кудрявой темной косички, мы учились писать длинные слова. Берестяной лист быстро заполнялся корявыми буковками и кляксами от чернил. Льяля хлопотала у печи.

– Айрин, где свиток обращений за прошлый месяц? – заглянул в горницу Сворн.

– На третьей полке у окна. У него шнурок синий.

– Что бы я без тебя делал! – улыбнулся он и исчез.

– Может, останешься? – спросила Льяля, когда брат скрылся. – И маме ты нравишься…

– И что я буду делать, помогать смотрящему? Тут ошибка, как проверить это слово?

– Стол. Поняла. – Рината высунула язык и старательно принялась исправлять ошибку.

– Я про другое. Впрочем, это не мое дело.

– Ничего не понимаю. А тут что за каракуля? Как я догадаюсь, о чем речь, если ни одной буквы не разобрать!

– Ну, Рин! – возмутилась малявка, за что получила поучительный щелбан по темечку.

Время текло размеренно, медленно, но неотвратимо приближалась середина последнего летнего месяца.

Жара спала, легкий ветерок щекотал гриву леса, покрывал рябью широкую Урмалу. До осени оставалось все меньше времени, мне пора бы уже собираться в Милрадицы, а перед школой я хотела побывать дома. Речь об этом зашла в один из тихих теплых вечеров, когда Сворн уже сам озвучил предложение остаться.

– Ты могла бы мне помогать.

– Я ничего не умею, – отмахнулась я. – Тем более меня приняли в Милрадицкую школу общих наук.

– А ты хочешь там учиться?

– Не знаю.

Уже ночью, когда Майорин собрался на заставу, а я провожала его на крыльце, он вспомнил этот разговор:

– Тебе нечего делать в Милрадицах.

– Предлагаешь остаться здесь?

– Я могу тебя учить сам. Со мной, по крайней мере, ты сможешь научиться контролировать исток.

– Я уже его контролирую.

– Тебе кажется. Впрочем, как хочешь. Мое дело предложить. Думай.

Много времени на раздумье не понадобилось. Я догнала колдуна на полдороге.

– Я хочу, хочу поехать с тобой.

– А как же Сворн?

– А что Сворн?

Колдун щелкнул меня по носу и засмеялся:

– Нравишься ты ему, дуреха.

– Я не дуреха.

– Как есть дуреха.

– Ты нашел владельца кинжала?

– Нет, как в воду канул. Но кое-что я узнал.

– Что?

– Такие кинжалы делали в Цитадели Магии, Айрин. Он набирает силу из пущенной им крови. Кто-то уже знает про тебя.

– Что же он его потерял?

– Не потерял. Проверял. Знал, что ты остановилась у смотрящего. Может, сам Ральер ему об этом и сообщил.

– Но зачем? Он пожертвовал жизнью ради тебя!

– Или его убили, пока он не сболтнул лишнего, а силу вытянули тем самым кинжалом, который ты так неосмотрительно потеряла.

– И что теперь делать?

– Глаз с тебя не спускать, а лучше убить и разом решить все проблемы. Пойдем до дому провожу, шастаешь по ночам. – Майорин улыбался, но что-то мне подсказывало – он говорил серьезно.

Кажун – приятель Сворна, долго краснел, зеленел, пыхтел, но решился-таки. Вышедшая поутру вынести помои Льяля закричала от испуга, не сразу признав во вытянувшемся на крыльце молодце с саженым мечом распустеху Кажуна. Я выглянула на крик.

Парень надулся и важно сообщил:

– Меня взяли в ратные. Я теперь страж переправы, скоро стану наместником!

– Поздравляю, – севшим голосом прошептала перепуганная девушка. Кажун растрепал рыжую макушку, залился свекольным румянцем и, вцепившись в Льялю взглядом, будто в смертного врага, выпалил:

– Пойдешь за меня? За ратника?

Теперь краской залилась Льяля. Она поставила на землю ведро, подошла к парню.

– Думала, ты никогда не соберешься!

Потом, конечно, отправляли сватов, сговаривались насчет свадьбы, но девушка частенько мечтательно вздыхала и пропадала вечерами, возвращаясь с полыхающим лицом.

В день отъезда снова зарядил дождь, будто отговаривая от дальней дороги. Пеструшка грызла трензель, взрывая копытами землю. Майорина провожали новый наместник и Яриний, они продолжали обсуждать дела, даже когда колдун влез в седло. Меня вышло провожать все семейство. Карин, едва оправившаяся после смерти мужа, напекла и наготовила в дорогу всякой снеди, умоляла не есть всухомятку, напоминала, что где лежит. Льяля ворчала, что я не остаюсь на свадьбу, рядом топтался раскрасневшийся Кажун, Рината долго висела у меня на шее, хлюпая курносым носом.