Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927 - Михаил Бахтин

Имена Гроссмана и Бахтина выделены у Шкловского и в том своеобразном послесловии к книге «За и против», каким три года спустя явилась полемическая заметка «Против», в которой он объяснялся с Р. О. Якобсоном по поводу своей книги; это был ответ на статью Якобсона «За и против Виктора Шкловского» в «International Journal of slavic linguistics and poetics», Mouton, Leiden, 1959, № 1–2, c. 305–310. Статья Якобсона также имела своим стержнем воспоминание о книге М.М.Б., названной «основоположной»; автор статьи ссылается на обзор Седуро в его английской версии: «Одной из главных заслуг нью-йоркского обзора было ознакомление западного читателя с основоположной и притом основательно забытой монографией М. М. Бахтина Проблемы творчества Достоевского (Ленинград, 1929). Об этом опыте и некоторых других пытливых разысканиях двадцатых годов напомнила и книга Шкловского». Далее Якобсон еще раз возвращается к ПТД и пользуется понятиями этой книги, перенося их с Достоевского на Маяковского, о котором и происходит у него со Шкловским спор: «Вскрытая литературоведами двадцатых годов, особенно даровитым Бахтиным, полифоничность произведений Достоевского определяется Шкловским как незавершимый спор "за и против", прошедший через всю жизнь и творчество писателя <…> Полифоничность поэзии Маяковского состоит в перебое обоих неслиянных жанров» (эпической поэмы и любовной лирики). В этой последней фразе особенно налицо заражение языком бахтинской книги.

Отвечая Якобсону и вновь ссылаясь на Гроссмана и Бахтина, Шкловский здесь формулирует и отличие своего интереса к «противоречиям» и внутреннему «спору» Достоевского как бы с самим собой от их подходов: «Не я первый сказал, что для Достоевского характерна передача сущности явления в форме спора. Об этом писал Л. Гроссман в книге "Путь Достоевского" (1928) и М. Бахтин в книге "Проблемы творчества Достоевского" (1929) <…> Особенностью моей работы является не подчеркивание этих стилистических особенностей, которые я считаю самоочевидными <.. > Я пытался объяснить в книге другое: чем вызван тот спор, следом которого является литературная форма Достоевского, и одновременно в чем всемирность романов Достоевского, то есть кто сейчас заинтересован этим спором. Повторяю: мне принадлежит только попытка объяснения стилистического своеобразия сюжетов романов их идеологией»[340].

В ППД М.М.Б. откликнется на книгу Шкловского, как и на статью Луначарского (под прикрытием имени которого Шкловский ввел ссылку на ПТД), — и ответы тому и другому окажутся у М.М.Б. характерно близки. Книга Шкловского представляет особый интерес «с точки зрения нашего тезиса», но интерес, как оказывается, заключается в размежевании «тезисов» и подходов, различие которых М.М.Б. формулирует определеннее, четче и резче Шкловского: «Но Шкловского интересует не столько полж}юническая форма Достоевского, сколько исторические (эпохиальные) и жизненно-биографические источники самого идеологического спора, эту форму породившего». М.М.Б. цитирует заключительные слова книги Шкловского: «Так умер Достоевский, ничего не решив, избегая развязок и не примирясь со стеной» (с. 258) — и комментирует: «Но здесь мы должны подчеркнуть, что если Достоевский умер, "ничего не решив" из поставленных эпохой идеологических вопросов, то он умер, создав новую форму художественного видения — полифонический роман, который сохраняет свое художественное значение и тогда, когда эпоха со всеми ее противоречиями отошла в прошлое» (ППД, 53–54). Нетрудно заметить, что автор здесь отмежевывает свой подход от подхода 3. Шкловского в той же плоскости, в которой он размежевывается и с Луначарским, — поскольку «противоречия» Достоевского Шкловский мыслит в той же субъективно-психологической и субъективно-идеологической плоскости, что и Луначарский в своей статье о ПТД: та же, в сущности, социально-психологическая расщепленность сознания писателя, она и породила полифонию — в таком виде оба критика принимают идею ПТД. Автор же этой книги свое раскрытие творчества Достоевского в объективном плане художественной, «формообразующей идеологии» последовательно отмежевывает, отвечая обоим критикам, от истолкования принципа полифонии как перенесения в пространство романа «идеологического спора» эпохи, раскалывавшего сознание и личность Достоевского, — истолкования, доминирующего в книге В. Шкловского, как до него в статье Луначарского.

Известное оживление внимания к старой книге наблюдается в сборнике ИМЛИ «Творчество Ф. М. Достоевского» (М., изд-во АН СССР, 1959), отклик на который М.М.Б. также ввел в ППД, заметив при этом: «Большинство авторов сборника не разделяет концепции полифонического романа» (ППД, 57). С этой концепцией полемизируют авторы сборника Г. Л. Абрамович (с. 60), Г. М. Фридлендер (с. 211: «Несмотря на обилие ценных наблюдений в книге Бахтина, анализ "Идиота" с очевидностью вскрывает фактическую несостоятельность его общего взгляда на романы Достоевского»), А.В.Чичерин (с. 443: «М. М. Бахтин в своей книге "Проблемы творчества Достоевского" выдвигал в свое время оригинальное понимание его романов как полифонических, реализующих особый вид и языковой и идейной многоголосицы <…> На протяжении нашей статьи мы постоянно полемизировали с утверждениями этого рода. Мы показывали роль автора в монологе, в диалоге, в многоголосице, мы отстаивали мысль о решающем значении "сознания автора"»; возражения Луначарского Бахтину Чичерин находит недостаточными: «Кроме того, А. В. Луначарский как будто не только соглашается с главным положением М. М. Бахтина, но и распространяет его на произведения Шекспира и Бальзака, с чем тоже невозможно было бы согласиться»). В поддержку концепции ссылается на ПТД Л. П. Гроссман (с. 341), на статью которого «Достоевский-художник» как наиболее интересную «с точки зрения нашего тезиса» и откликается в ППД М.М.Б., отмечая у Гроссмана то, что прежде всего отличает его понимание принципа полифонии от понимания Луначарского и Шкловского: «Его интересует не столько идеологическая многоголосость романов Достоевского, сколько собственно композиционное применение контрапункта…» (ППД, 57–60). В черновых материалах к книге этой фразе предшествует следующий фрагмент, не вошедший в окончательный текст: «Оригинальная трактовка полифонии у Гроссмана подводит нас к общеэстетическим и искусствоведческим проблемам полифонии, как они ставятся в последнее время на Западе. Гроссман справедливо называет это обновлением западной эстетики. Этот интерес к полифонии возник, повидимому, вне всякой прямой связи с творчеством Достоевского. Но это отражает глубинные сдвиги в общекультурном и общеэстетическом сознании, которые подготовлялись уже давно и которые раньше всех сумел гениально почувствовать и реализовать в своих произведениях Достоевский» (АБ; см. т. 5, 659–660).

Из относительно редких еще сочувственных восприятий в те годы главного положения ПТД стоит отметить замечание в небольшой книжке Я. С. Билинкиса: «И в этом смысле нам кажется безусловно верным одно из наблюдений талантливого советского исследователя Достоевского, М. М. Бахтина. Как показал М. М. Бахтин, в романах Достоевского действующие лица предстают реально так, как будто автор лишь слышит их "голоса", видит своих героев, но не становится над ними, не включает все отдельные "голоса" в исполнение какой-то одной партии, которое все бы и приводил бы к определенному итогу-решению он, автор»[341].

Исподволь в начале 60-х о старой книге и ее авторе напоминает В. В. Виноградов. Заключая дискуссию «Слово и образ» в «Вопросах литературы», он по поводу ссылок В. Н. Турбина на книгу П. Н. Медведева (ФМ) замечает в скобках: «(ср. однородные, но более ярко выраженные точки зрения в работах М. Бахтина, В. Волошинова и др.)»[342], безусловно, намекая тем самым на общее авторство в этих работах; а в книге «Проблема авторства и теория стилей» (М., 1961), ссылаясь на с. 30 на опубликованную в «Новом журнале» статью Н. С. Трубецкого «О методах изучения Достоевского» и тем самым вводя ее в поле зрения советских читателей, отмечает влияние на нее книги М.М.Б.: «Очевидно, на Н. С. Трубецкого оказала сильное влияние книга М. М. Бахтина " Проблемы творчества Достоевского " (1929)».

Возрождение книги подспудно подготовляется всеми этими разрозненными, но симптоматичными реакциями на нее, в которых можно видеть именно исторические симптомы. Новая судьба книги бурно определяется в начале 60-х гг. Многолетние планы переработки книги, отмечаемые в материалах АБ с начала 40-хгг. (см. т. 5, 42–44, 417–420) и подтверждаемые письмом Е. В. Тарле автору от 19 августа 1946: «Очень рад был узнать из Вашего письма, что Вы собираетесь со временем снова приняться за Федора Михайловича» (АБ[343]) — приобретают реальные очертания проекта переиздания книги в новой редакции в результате предложения, полученного М.М.Б. от итальянского издательства «Эйнауди» в Турине в лице сотрудника издательства В. Ограды (его письмо М.М.Б. от февраля 1961 г. — АБ), на которое автор отвечает согласием и в течение 1961 г. приготовляет новый, «итальянский» вариант книги (см. т. 5, 650–651). С весны того же 1961 г. начинаются энергичные действия З. В. Кожинова с целью переиздания книги в Москве; Кожинов собирает известные имена под письмом о необходимости такого переиздания и публикует их в начале 1962 г. в своей статье «Литература и литературоведение» в газете «Литература и жизнь»; новая судьба книги М.М.Б. как бы анонсируется этой статьей: «В 1929 году в Ленинграде был издан труд М. Бахтина "Проблемы творчества Достоевского". Тогда же А. В. Луначарский написал пространную рецензию, в которой указал на новаторское значение этой чрезвычайно интересной и глубокой работы. Статья A. В. Луначарского хорошо известна, она перепечатывалась в целом ряде изданий. А книгу М. Бахтина, вышедшую двухтысячным тиражом, не всегда хорошо знают даже литературоведы, изучающие Достоевского. Между тем она — образец как раз плодотворного метода анализа "художественного мира" писателя. Не случайно группа видных деятелей культуры — К. Федин, В. Виноградов, Л. Тимофеев, М. Храпченко, B. Шкловский, Л. Пинский, Л. Гроссман, Б. Рюриков, В. Кирпотин — обратились в издательство "Советский писатель" с предложением переиздать книгу М. Бахтина, утверждая, что "принципиальное значение имеет разработанная в этой книге методология литературоведческого анализа". В книге М. Бахтина творчество Достоевского исследуется именно как целостный "мир", живущий в конкретном материале художественной формы. Здесь нет ни одного слова "по поводу": на протяжении всей работы мы вместе с автором тщательно анализируем сами произведения Достоевского, проникая через сюжет, через образные детали в их содержание. Благодаря такому методу перед нами раскрывается реальный смысл искусства Достоевского во всей его полноте и многогранности. Сама эта работа не проста, она требует от читателя внимания и напряжения. Но тот, кто изучит ее вдумчиво и серьезно, не только гораздо глубже поймет творчество Достоевского, но и поднимется на новую ступень в понимании того, что такое литература и что такое наука о литературе»[344].