Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта знаменитая теория «двух книг» у Кампанеллы весьма двусмысленна. Она обеспечивала суверенитет естествознания и свободу исследования, она была, следовательно, способом ограничить тотальные притязания теологии, но одновременно и в соответствии с той же внутренней логикой теория «двух книг» лишала выводы науки, как мы теперь сказали бы, мировоззренческого значения. Кампанелла писал Галилею: «Эта проблема метафизическая, и я уже широко обсуждал ее: от тебя же мы, напротив, ожидаем решения математических задач». Галилей открыл солнечные пятна; Кампанелла увидел в них божественные знаки, предвещающие скорую гибель мира. Идя своим путем, естествознание создает инструментальное знание, изначально согласованное со знанием сакральным. Теология не должна вмешиваться в исследования природы, ее дело не запрещать их, а истолковывать, включая самые дерзкие открытия экспериментальной науки в богословский контекст. «Всякая секта или религия, которая запрещает своим сторонникам исследование природы, должна быть заподозрена в поддельности, ибо истина не противоречит истине… и книга мудрости Бога творения не противоречит книге мудрости Бога откровения». Он, Кампанелла, не согласен во многом с Коперником, но применяет в споре «физические» доводы, ex naturalibus argumenta; в рамках же «теологического способа рассуждения» ни Коперника, ни Галилея не в чем упрекнуть. Ведь они решают только «математические задачи»; их гипотезы и наблюдения не касаются догматической плоскости. Если не видеть в Библии учебник астрономии и не воспринимать соответствующие места буквально, то возможны различные «физические» конструкции мира, отвечающие трансцендентному содержанию Слова.
Кампанелла защищал Галилея, но тот не случайно не пришел в восторг от подобной защиты. В трактате поражает соединение позитивной научной мысли и ее сугубо конфессионального обоснования. Догматический авторитет Аристотеля отклонялся не только потому, что в науке опыт неоспоримей авторитетов, но также ввиду еретичности многих положений Аристотеля. «Настойчивость в исследовании не делает человека еретиком», но на перипатетиков и аверроистов эта вызывающая максима, стало быть, не распространяется. Те, кто запрещает наблюдать изменения неба, хотят, чтобы «день Господень aedificatio застал нас врасплох, яко тать в ночи». Так (не в первый раз в истории философии) мистика заступается за рационализм. Кампанелла ополчается против «каждого, кто предписывает философствующим законы и границы по собственному произволу, как если бы они были установлены Святым Писанием, заявляя, что недопустимо иметь мнения, отличающиеся от его собственных, и сводя Писание к единственному толкованию, подчиненному мнениям этого или какого-либо иного философа». Прекрасно сказано! Кампанелла весь в этих словах. Или все же не весь? Он исходит из принципиального плюрализма возможных толкований Библии. Значит? «Позволительны все мнения и толкования, которые не противоречат прямо или косвенно другим текстам Писания». Такова оговорка к теории «двух книг». И это не уловка. Скорее это похоже на тупик. Кампанелла защищал физику от Библии при помощи Библии, стремясь к очень широкому пониманию их соответствия. Мысль о том, что исследование не обязано оглядываться на библейские тексты, он доказывал – воистину «сын своего времени»! – ссылками на соответственные тексты. Это – вольномыслие внутри системы, плохо отвечавшее искреннему желанию Кампанеллы быть ортодоксальным католиком, но продиктованное этим желанием.
Нетрудно посчитать теологический универсализм, так сказать, «оболочкой», чем-то таким, что только сковывало Кампанеллу и ослабляло остроту его радикализма. Самое интересное, что все наоборот! Без добровольных католических вериг Кампанелла не нашел бы в себе силы ни защищать Галилея, ни – особенно – верить в скорую переделку человеческого общества и добиваться ее. Логика доктрины требовала отринуть многое, включая эпикуреизм, «макьявеллизм», пантеизм, протестантизм, аверроизм, коперникианство и идею бесконечности Вселенной. Лишь борьба против всех этих передовых концепций эпохи давала теоретическую почву для бунтарских устремлений Кампанеллы, и без его ретроградности была бы невозможна удивительная революционная утопия. Таков парадокс Кампанеллы.
«Стал ли Кампанелла (как полагает Америо, после 1606 г.) или был он всегда (как считает Дж. Ди Наполи) философом Контрреформации?» (с. 79). А. Х. Горфункель отвечает полным и безоговорочным «нет». Отнюдь не ставя под сомнение искренность заявлений Кампанеллы о преданности католицизму, указывает на «несовместимость позиции Кампанеллы с официальной линией католической церкви» (с. 86).
Конечно, Кампанелла – более или менее инакомыслящий («левый», как мы теперь сказали бы) католик. Но – католик, и притом, после «обращения» 1604–1606 гг., очень глубокий и воинственный. «Я решил обосновать новую метафизику, после того как, отойдя от Бога, в результате перенесенных мучений был возвращен на путь спасения и познания божественных вещей» (с. 77).
В 1629 г. исполненные миссионерского жара сочинения принесли наконец Кампанелле не только свободу, но и полную реабилитацию. Его книги были изъяты из «Индекса», некоторые из них получили официальную поддержку Рима и Сорбонны, сам он был удостоен степени магистра римско-католического богословия.
Что же означал этот важнейший поворот? Л. Фирпо пишет, что после полного провала заговора и мучительного процесса монах из Стило, очутившийся в строжайшей изоляции в страшной «яме» Кастель Сант-Эльмо, должен был пережить «глубочайший кризис» и проделать «изнурительный анализ» причин практической несостоятельности его реформистского действия. В итоге он пришел к пророческой убежденности в своей «конструктивной миссии в лоне римской церкви» и к объяснению юношеских неудач неправильно понятым призванием[562]. Предсказание «великого изменения» было верным. Но предрасположение звезд и божье провидение действуют посредством людей, люди же были не готовы. Идеальная организация, способная сплотить людей и осуществить mutatio magna, – католическая церковь. Нужно вернуться к ней. По выражению А. Корсано, Кампанелла стремился установить внутреннюю связь «между реформаторскими требованиями и институциональной реальностью»[563]. Во всех этих соображениях, по-моему, много правды.
В неаполитанских подземельях Кампанелла хорошенько усвоил некоторые вещи, которые полезно знать философу, желающему действовать. Например: «Если ты находишься в тюрьме, то вынужден в ней находиться» (с. 30). А также, что «вооруженная религия непобедима»[564]. Он не смирился, но неизбежно должен был, как человек политического действия, поставить заново свое мировоззрение. Только созерцатель может позволить себе не менять взглядов, потерпев поражение и сидя в тюрьме. Я, конечно, имею в виду не только личную эпопею Кампанеллы – она лишь катализировала его раздумья над итальянской и европейской ситуацией торжествующей католической (и протестантской) реакции.
Достаточно почитать весьма деловые аргументы Кампанеллы в пользу римской теократии как единственной практической альтернативы социально-политического упадка Италии или аналогичные доводы в пользу испанского владычества как «наименьшего зла»[565]. Рациональный момент «теории обращения» состоит в том, что в ранний период у Кампанеллы преобладали не католические идеи.
