Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только в широчайшей панораме эпохи, где свет и тени смешаны по-барочному причудливо и драматически и где «контрреформационный», мистический дух универсализма часто принимал отнюдь не официальную и не ортодоксальную окраску, может найти себе место и объяснение странный монах из Стило, создавший обновленную метафизическую систему католического синтеза Вселенной и Человека во имя грядущего всемирного братства.
4–5 июня 1601 г. Кампанелла с помощью тюремщиков опытным путем проверил теорию свободы воли. «В течение сорока часов я был вздернут на дыбу с вывернутыми руками, и веревки рассекали мне тело до костей, и острый кол пожирал, и сверлил, и раздирал мне зад и пил мою кровь, чтобы вынудить меня произнести перед судьями одно только слово, а я не пожелал его сказать, доказав, что моя воля свободна» (с. 29). Читать это страшно.
Это известный героизм, это очевидная мука, но под покровом понятного и – рискну почти кощунственно сказать – внешнего трагизма лишь начинается истинная трагедия. Кампанелла был в гуще новаций века, он опьянен его открытиями, он переписывался из тюрьмы с десятками людей, ценивших его сочинения, которые расходились по всей Европе. Но он был удивительно одинок – не в тюремных стенах, а в переписке с друзьями и покровителями. В сущности, он чужой всем современникам и всем идейным движениям века, в том числе и тем, которые отстаивал. Он воевал с перипатетиками, «макьявеллистами», еретиками, его имели основания ненавидеть в Венеции и Нидерландах, в Германии и даже в родной Калабрии (после того, как он подал советы об увеличении там налогов). Сильные мира сего дорожили его астрологическими познаниями, но не слушали его проповедей, а о простонародье он написал горький сонет: «Огромный пестрый зверь, простой народ… коль научит его иной, так им же и убит».
Что касается европейской интеллигентской элиты, то для нее Кампанелла оставался фанатичным мужиком. И он – великий католик на свой лад – стал самым великим мучеником католической Контрреформации. Не Галилей, не Монтень, не Декарт, не люди, с наибольшей чистотой выразившие новизну эпохи, а он, фра Томмазо.
«Город Солнца» сохранился, потому что коммунистическую идею Кампанелле удалось выразить резче, чем другим. Все остальное вскоре кануло в забвение, но ведь он дорожил этими десятками трактатов никак не меньше, чем «Городом Солнца», вовсе не считал их «остальным». Весь неизмеримый труд был впустую, ибо Кампанелла находился в тюрьме у себя, а не только у инквизиции. Ни в одной области он не сказал по-настоящему нового слова. Он был «непоследовательным» телезианцем, «непоследовательным» сенсуалистом, он не смог переварить коперникианство и пр. Тем не менее Кампанелла подлинно велик, и без него история XVII в. не полна. Почему? Кампанелла писал: «Я не смею вслед за Патрици полагать бесконечными пространство и тела». А. Х. Горфункель поясняет это «не смею»: тогда рухнула бы натурфилософия Кампанеллы. Но, следовательно, рухнул бы и его католицизм. Его социальная утопия. Его вера в объединение мира. Все связано – и рухнуло бы, достаточно сдвинуть с места хоть одну посылку. Основа этой связи – желание непосредственного и немедленного тотально-преобразующего социального действия. Здесь и сейчас.
«Написано: Вспомнят и обратятся к Господу все края земли. Следовательно, на земле»[568].
В этом пронзительном «на земле» – главное. В этом судьба Кампанеллы среди лучших умов и идей эпохи. Представьте себе Гамлета, не ведающего сомнений, питомца Виттенберга, следующего наставлениям покойного отца и призывающего на помощь Фортинбраса. Иными словами, представьте себе человека, который желает действовать в совершенно изменившейся ситуации, когда новый способ действовать еще не найден, а прежний непригоден, и действовать можно, лишь опираясь на старую (католическую) систему мышления и старую (католическую) организацию. Представьте себе создателя утопии Города Солнца, для которого было превыше сил видеть в ней утопию, и он обращается к другому человеку со словами: «Город Солнца, который я изобразил, а тебе надлежит воздвигнуть, да воссияет вечным и немеркнущим светом» (с. 222). Кто этот другой человек? На сей раз кардинал Ришелье… Раньше Кампанелла обращался к испанскому королю. Он, между прочим, сетовал, что испанцев недостаточно для покорения мира, ибо их женщины по своей религиозности или из-за климата бесплодны, и советовал испанцам оплодотворять женщин других наций, «испанизируя» человечество. Хорошо бы также продавать в Неаполитанском королевстве замену смертной казни ссылкой в колонии по определенной таксе, исключая еретиков и мятежников: пожалуй, судьи будут умышленно выносить смертные приговоры, но правосудием все равно всегда торгуют, так пусть выручка попадает не в карман судей, а в испанскую казну[569].
Это предлагал обличитель «макьявеллистов», которых он определял как тех, «в ком живет коварство, основанное на себялюбии и неверии в религию». Коварство дурно, если им пользуются в персоналистских и частных целях. Но оно естественно, если при этом думают о человечестве. Кампанелла думал о человечестве и отвергал ренессансное «себялюбие».
Он сберег ренессансный пафос мифа о человеке, но возвышал не личность, а общину и видел смысл существования не в культуре, а в социальности, пронизанной высшими христианскими целями. Он сберег ренессансную страсть к новизне, но отринул светскость и античность. Он превратил антидогматизм в оружие утверждения абсолюта.
Невозможно представить себе массовое движение под лозунгами Ренессанса. Ренессансные завоевания годились только для индивида, но индивид оказался бессильным в катаклизмах нового времени, социальное развитие, адекватное взлетам духа, было блокировано, поставив под сомнение прежнюю идеологию. Ренессанс – саморазрушительный миф, его открытость в будущее была залогом демифологизации. Только божественность Бога не боится исторической критики. Бог вне истории, поэтому до нового времени всякое крушение мифа – только смена богов. Но провозглашенная Возрождением божественность человека с неизбежностью должна была развеяться перед лицом этой критики, трагической или прозаической. Тогда телеологическая поэзия мысли была постепенно изгнана из своего последнего ренессансного прибежища. В этой-то социальной и мыслительной западноевропейской ситуации явился Кампанелла и не мог не оказаться совершенно одиноким со своей комбинацией контрреформационных идей, утопического социализма и «новой философии». Кампанелла искал выход в возврате к средневековой соборности и одно это резко отделило его
