Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин

Что писали об Аретино его современники. Хвала и хула

Начнем с того, что отзывы современников об Аретино переполнены фантастическими риторическими преувеличениями, притом крайними как в невероятной хвале, так и в отчаянной злобной хуле. Уже в этом отношении рядом с ним некого поставить. Их набор поразил уже первого биографа Аретино брешианца графа Джан Мариа Мадзукелли. Это старинное, но тщательное эрудитское жизнеописание, вышедшее сперва в 1741, затем в Падуе в 1763, было заслуженно переиздано в прошлом веке и сопровождено обширными комментариями Ф. Пертиле. Многие детали в нем впоследствии были исправлены, уточнены, но оно вкупе с комментарием по-прежнему сохраняет отнюдь не только справочное значение[576].

Биограф упоминает десятки сочинений, посвященных Аретино – в том числе, между прочим, микеланджеловское «Описание праздничных аппаратов и приспособлений, устроенных во Флоренции по случаю прибытия императора Карла V». Дольчи, играючи, дал своему «Трактату о живописи» имя Аретино! Ему присылали на предварительный просмотр рукописи, просили его вводных статей к публикациям. Его ставили рядом с Бембо и Саннадзаро. Агостино Беациано возносил его за «прекрасный стиль, богатую одаренность», за «яркие чернила» (с. 59–61). Но это лишь цветочки. По мнению Баттиста Торниелло, ему подходят титулы «Германского, Паннонского, Гальского, Испанского», которые присваивали себе владыки этих провинций, римские императоры.

Винченцо Брузантино: «Он возвышается до Евангелия, прозываясь устрашающим цензором пороков… он бич князей, наводящий на них трепет, но возлюбивший горячо и ревностно благих среди них… он обладает божественным даром в качестве искреннего, свободного человека и единственного проповедника истины».

Но и это лишь для разгона.

В сонете Джованни Гацца говорится: «Великий Аретино, после того, как ты выделился из гущи мира своим стилем и более высоким и благородным предметом, милостью Божьей тебе вручено перо. Бог вживе включает тебя за это в небесные хоры, и ты сам по себе вечен как таковой (tu viva seco eternamente)». «Его письмо и благоволение значат больше, чем императорское и всех царей земли» (Гамбарра). Он «совершенное творение природы» (Ортензио Ландо).

Но и это не предел.

Пьетро Аретино «великий пророк и более, чем пророк» (Сальваторе Баттиста). Он – «пятый евангелист»…

«Бог высшая истина небес. А вы – земная истина человека и единственного проповедника истины». «Вы светоч святой церкви». «В вас собраны тонкость Августина, нравственность Григория, глубокие чувства Амвросия. Это не я говорю, но все в мире. Что вы – новый Платон, что вы более достойны имени Сына Божьего, чем все цари, все синьоры и все государи вселенной, что вы новый Креститель, что вы новый евангелист Иоанн…» (с. 64–65 – Фоссоброне).

Так-то.

Аретино все эти кощунства принимал с удовольствием. Но больше всех себя расхваливал он сам (с.61–62). Архиепископ Кентерберийский, «который учен в латинском и в греческом, пусть сравняется со мной в вольгаре и в невежественном плебейском» – пишет он английской королеве. Говоря о разных манерах сочинительства: «Что до меня, выдающегося в поэзии и выразительного в прозе, явившего благовоние чернил и миниатюры в картах», – «какие колоссы из серебра и золота, не говоря уже о бронзе и мраморе, сравняются с главами, коими я поразил папу Юлия, императора Карла, герцога Франческо Марио? В них, свершающих движение с солнцем, округляются линии чувств, прорисовываются мышцы намерений и различаются профили внутренних аффектов… А теперь воскликну в заключение, что, если я предсказал бы приход Христа в свойственной мне манере и возвеличил бы Цезаря, я заслужил бы больше сокровищ на небесах, чем у меня долгов на земле» (с. 61). Сказано очень по-аретиновски. Приторный риторический мед вполне искреннего, впрочем, бахвальства и под конец ложка самоиронического дегтя – так, для удальства, для красного словца.

Ему снится сон, что на Парнасе перед ним множество венков, и некий друг говорит ему: «Этот из растения рута тебе за острые диалоги о путанах, этот из крапивы за жалящие попов сонеты, этот многоцветный за приятные комедии, этот терновый за христианские книги, этот лавровый за воинские станцы, а этот дубовый посвящается животности твоей души, которую подчинила себе алчность… этот из оливы за мирные отношения с государями».

Пьетро утверждал, что он-де «вернул добродетель к ее древнему состоянию» и что «в его обыкновениях – говорить только правду».

Не только Мадзукелли, но и всех, кто вслед за ним вплоть до наших дней изучал Аретино, поражало неслыханное хвастовство этих писем.

А тот, кто только слышал его имя, по крайней мере непременно вспомнит строку Ариосто: «Ecco il flagello dei principi, il divin Pietro Aretino». «Вот бич князей, божественный Аретино».

Сансовино считал, что Ариосто пошутил. Но, замечает старый биограф, было бы трудно перечислить множество тех, кто твердил в тех же выражениях ту же невероятную лесть. Да и сам Пьетро так себя всегда именовал. В очередном переиздании в 1543 г. диалогов Нанны на фронтисписе под портретом значится: «Flagellum Principium» (см. Bibliografia). Что до слова «божественный», то, положим, оно было тогда вообще в ходу. Но только один Аретино был способен уверять, будто имя его славится даже в Персии, и что его портреты распространены якобы на фронтонах дворцов и на блюдах с майоликой. Подражая государям, он посылал свои портреты тем, кого желал одарить. До нас дошли шесть медалей из несчетного числа отчеканенных в честь Аретино (с. 67–69).

На этом можно бы прервать выписки восхвалений, кропотливо подобранных Мадзукелли и Пертиле. Что до поношений, перечень мог бы стать не менее утомительным, так что отметим подробно только два. При том, что Монтень считал Аретино «незначительным писателем», а Шарпантье называл «жалким автором (un miserable auteur)».

Но вот стихи даровитого венецианца Франко. Аретино, который хвастал, что первым стал печатать письма на вольгаре, не мог вынести, что его помощник (Франко) стал с ним соревноваться в этом, и особенно то, что, хотя он в «Письмах» хвалит Франко, тот его не упоминает (с. 72–78). Аретино изгнал Франко из своего дома и убрал из переизданий «Писем» все те места, где он его нахваливал. Миланец Эусебио, приближенный Аретино, ударил Франко кулаком в лицо. Аретино этого не одобрил и даже изгнал Амброджо Эусебио из своего дома, Франко обещал поэтому не обращать перо против Аретино. Однако Пьетро все-таки оказывал затем помощь Амброджо…

Франко поспешил уехать во Францию и