Цветок камнеломки - Александр Викторович Шуваев

желанный приз на сто восемьдесят и рвани восвояси со всем своим тридцатиузловым ходом, – он отступился бы от своего намерения, чтобы попробовать еще раз, потому что теперь считал стремление непременно пасть смертью храбрых, столь распространенное в Императорской Армии во времена Тихоокеанской Компании, за проявление специфического, только японской цивилизации присущего невроза, поскольку именно невроз лежит в основе каждой цивилизации, любой цивилизации, и именно характеру цивилизационного невроза обязана любая цивилизация своими отличиями от всех прочих. Когда он, отправляясь в поход, повязал голову белой лентой с Красным Тавром и иероглифами, остающиеся на берегу спросили его.

– Дань традиции? А если бы родился пораньше, то был бы, поди, в первой волне над Перл-Харбором? Во славу Императора и Отечества?

– Уж в этом можете не сомневаться. Но только, понятно, не во славу кого бы то ни было, а только и исключительно только по собственной воле и из побуждений убежденного убийцы. А ленточка… – но вы же понятия не имеете, что на ней написано, не так ли?

– Но почему непременно сюда? Что за нужда такая?

– Необходимость срочной консультации, сэр. Дело в том, что я до сих пор не слышал ничего подобного.

– Ну, – усмехнулся капитан-лейтенант, – это еще не показатель. Давай-ка, что у тебя там…

Где-то, в бесконечной дали под водой мерно бил колокол, но удары звучали так, словно многотонный язык колокола был обшит многими слоями кожи, резины или же чего-то похожего на плотный войлок.

– Пеленг? – Флагманский гидроакустик сразу же посерьезнел.

– Не удается взять. Слишком низкий звук.

– Дистанция?

– Такое впечатление, что остается неизменной вот уже… десять минут.

– Хо-хо… Это при том, что мы идем двадцать пять узлов.

– Да, сэр.

– Почему не сообщили р-раньше?!

– По-прежнему тихо?

– Да, сэр. – Флагманский специалист находился тут же, то же самое время и слышал ровно то же самое, но, на всякий случай, лучше отвечать даже на риторические вопросы начальства, хотя некоторые в подобных случаях сердятся. – Неидентифицированный шум прекратился в… пятнадцать – сорок по поясному времени и более не возобновляется.

– Будем считать, что это из разряда тех происшествий, подоплеку которых не удастся выяснить никогда… А эт-то еще что такое?

Лейтенант поднял глаза на экран, где высветилась графическая развертка звука, обратившего на себя внимание начальства.

– Ничего особенного, сэр. Гармонические колебания. Похоже, что обычный переменный ток, сэр. Видимо, – довольно большой мощности.

– Н-нда? – Рассеяно осведомился специалист. – А частота?

– Пятьдесят герц, сэр!

– Что-о?!!

Он недоговорил, потому что спорное "р-р-р-р-р" в динамике внезапно стихло, а моряки почувствовали мягкий, почти незаметный, но все-таки ощутимый толчок. Как будто бы от средненькой волны, не в свой черед, не в такт ударившей в борт громадного корабля и заметной только по этой причине. А на самом деле это гигантская, двадцатитонная сопля зеленого цвета со всего своего немаленького разлета, еще умноженного собственным ходом авианосца, воткнулась под левую "скулу" корабля, а ее неимоверно-липкое вещество, по плотности точь-в-точь соответствующее океанской воде, толстым слоем размазалось по подводной части борта.

Гэндзабуро Сато, находившийся в этот момент на дистанции без малого в двенадцать километров, вдруг ощутил, что рот его наполнился водянистой слюной, а кожа – бледнеет, становясь похожей на желтоватый известняк. Как будто на краткий миг, на считанные секунды до него дошло, что именно он делает, и чем эти деяния могут обернуться лично для него. Прямо сейчас. Буквально через пару-тройку минут. Религиозный, – приблизительно, – как банковский сейф, тут он вдруг живо припомнил молитвы, которые учил в раннем детстве и начал истово молиться. Для этого были не то, чтобы серьезные, но все-таки реальные основания. Дело в том, что ударная волна всякого рода стэксов и гармонитов порой вела себя чрезвычайно своеобразно, вопреки всему, что предсказывала на этот счет классическая теория. Примерно так же, как свойства лазерного луча отличают его от света некогерентных источников. Так что у него было, о чем попросить Будду.

Взорвавшись, гармонит разрушил кристаллическую решетку металла, превратив покрытую им стенку двойного борта в пыль, в разогнанную до космических скоростей, аномально-тяжелую взвесь. Авиационное горючее, заполнявшее пустоту двойного корпуса, плохо сжимаемое, как большинство жидкостей, не успело перераспределиться и передало усилие дальше, по прямой, превратив внутренний слой обшивки в летяшие с гиперзвуковой скоростью сегменты. От поверхности океана откололо тяжеленный сегмент полулунной формы, как бы грубый слепок обводов корпуса, состоящий из воды, и подняло его высоко в воздух, так, что на какие-то бредовые мгновения он завис там, как исполинская глыба сверкающего зеленоватого льда, как озеро в небе, как мираж со сладкими водами – в безводной пустыне. В борту гигантского корабля образовалась брешь более, чем на половину корпуса длиной и больше тысячи квадратных метров – по площади. Но какой бы страшной, какой бы смертельной ни была рана, но ушиб был гораздо страшнее ее. Контузия – была, если можно так выразиться, родовой особенностью, фирменным знаком всех гармонитов со стэксами, поэтому в считанные мгновения разошлись десятки и сотни швов, лопнули, искря короткими замыканиями, бесчисленные провода, а массивные агрегаты, – включая реакторный блок, – стремясь сохранить собственный покой и равновесие аж с самим центром Метагалактики, сорвались со всех креплений и амортизирующих устройств – навстречу удару, когда корпус содрогнулся в молниеносном рывке. Два человека, многозначительно глядевших друг на друга в помещении акустического поста, ничего не успели понять: просто пол содрогнулся, ударив их по глазам, и все кончилось. Уже раньше было замечено, что во фронте стэксовой волны обычная взрывчатка ведет себя, порой, парадоксально, но часть боеприпасов все-таки взорвалась, воспламенив взметенное, отчасти превращенное ударом гармонита в мельчайшую пыль авиационное топливо. В небо взметнулась стена огня, – а потом в это пламя, в этот гигантский пожар рухнула с неба громадная масса воды, и, словно именно эта тяжесть сломила его, корабль усталым движением лег на борт. Потом раздался еще один страшный взрыв, сквозь вдруг разверзшуюся палубу вырвались языки пламени, – и изодранный остов в считанные минуты скрылся под водой.

Глубины в этом месте достигали двух тысяч восьмисот пятидесяти метров, но