Цветок камнеломки - Александр Викторович Шуваев

знает откуда – керосин. Тем более, что он фабрикуется стандартными порциями прямо вместе с упаковкой из любых остатков, содержащих целлюлозу. Очень удобно, когда машин одна-две.

– А у вас их, разумеется, больше.

– А у меня их, разумеется, больше. Поэтому присутствует и централизованная заправка.

– Вы про это арабам не скажите.

– Почему?

– Потому что они постараются зарезать каждого, кто может снизить цену на нефть и тем самым пустить их по миру.

– Да? Вот ч-черт! Об этом мы как-то не подумали… Но, боюсь, что теперь уже поздно было бы предпринимать что-нибудь по этому поводу. Так что придется им как-нибудь – того… Пережить.

– И сколь многим придется таким образом… переживать нечто подобное?

– Готового ответа у меня нет, подготовка – заняла бы слишком много времени, а наобум отвечать – не хочется. Несолидно.

– Это следует понимать так, что и во всех других случаях интересы всех прочих вас не будут интересовать точно так же.

– К сожалению, – а мне и вправду жаль, – никто из нас просто не имеет такой возможности, – считаться с интересами кого бы то ни было, – за рубежом. Это было бы недопустимой роскошью. Хватит того, что слишком со многим каждому из нас приходится считаться здесь. Честное слово, – этого больше, чем достаточно.

– А вы не боитесь?

– Чего например?

– Дестабилизации, – Майкл солидно пожал плечами, – войны. При известной систематичности в пренебрежении чужими интересами это с определенного момента становится… практически неизбежным.

– Представьте себе, что вы… поскользнулись на неизвестной дороге в кромешной тьме. Скользите все быстрее, и к тому же вам кажется, что склон как будто бы становится все более крутым. Не кажется ли вам, что в таких обстоятельствах бояться падения уже несколько… поздновато? И некогда, – тормозить надо, изо всех сил царапаться в обратном направлении, за неровности цепляться. С какого-то момента привыкаешь, и это становится образом жизни. А насчет войны… – Он пожал плечами. – Кто ж ее не боится? Боимся, конечно. Так и всегда боялись. Привыкли к этому страху, герр Кляйнмихель. Только ведь всем прочим и тем более надо бояться. Гораздо более. Сами знаете, как в последнее время заканчиваются боевые действия…

– Оскар.

– Что – Оскар?

– Меня зовут Оскар.

– Это как Уайльда?

– Да, примерно. Слишком долгие церемонии меня, право же, утомляют. Разумеется, я не настаиваю и тем более не претендую на то, чтобы называть по имени вас.

– О, бога ради!

А как протекали в последнее время боевые и подобные действия он знал. Особенно – в самое последнее время. Примерно – начиная со случая с адмиральским гербарием, собранным на палубе атомного авианосца "Т. Джефферсон" – и до начала этой поучительной экскурсии в Страну Большевиков. Еще как знал. Такое знал, о чем другие и понятия не имели. О чем и знать-то было противно, что и вспомнить-то было нехорошо.

Постоянный потребитель наркотиков непременно, в считанные часы отыщет пушера хотя бы даже и в чужом городе, – это при том, что у правоохранительных органов ничего подобного не получалось даже и при всех стараниях. Гомосексуалисты отыскивают себе подобных в любой толпе, тогда как посторонний не заметит в очередном прохожем ровно ничего особенного. Уголовник отыщет подобных себе, попав в другое полушарие. Нет, тут есть совершенно рациональные компоненты, условные знаки, организационные моменты, имеющие международный характер, – но какая-то мистика все-таки присутствует тоже, несомненно. Есть тут что-то от стихийной тяги, подобной тому, как положительный заряд – чувствует отрицательный, а магнит – другой магнит. Как всякая свинья неизбежно находит соответствующую грязь, если у нее будет к тому хоть малейшая возможность. Человек, отыскавший, наконец, Свое Место, не испытывает в этом никакого сомнения: ощущение это носит непосредственный характер и не нуждается в рациональных обоснованиях. Тем более это относится к людям, чувствующим себя чужими в той среде, в которой родились.

Гэндзабуро Сато, двадцатидвухлетний студент Осакского университета, был именно таким. Еще в пятнадцать лет, еще будучи по преимуществу скорее продуктом воспитания, нежели личностью с развитым самосознанием, он с ужасом поймал себя на кощунственной мысли: он не хочет служить в крупной фирме. Не хочет, упорно трудясь, год за годом делать карьеру, занимая все более и более высокое положение. Не хочет, – хотя попробовал бы только, отец выгнал бы и позабыл, что у него есть сын! – создавать свое дело и, трудясь до пота, расширять его, к старости отложив некую сумму на на эту самую старость. Пользуясь непонятно, откуда взявшейся, врожденной сноровкой, он умудрился даже ознакомиться с жизнью якудза, – и был предельно разочарован. Та же иерархия, то же беспрекословное подчинение младших – старшим, та же дисциплина и те же непреложные требования безусловной верности, что и в любой фирме, только с татуировками и еще большей тупостью рядовых исполнителей. Свободным художником?!! Только не он!!! Немыслимое, не вмещавшееся в голове, не имеющее права на существование неприятие всех мыслимых для его среды и происхождения жизненных сценариев зрело долго, никак себя не проявляя, пока однажды утром, спросонок, не сформулировалось в краткую, предельно нигилистическую формулу: он не хочет быть самураем. Никаким – самураем. Какую бы соответствующую современным реалиям видимость не имел этот статус. Этот многоликий, как Протей, всепроникающий архетип. Вспомнил кстати, что никогда по-настоящему не любил самурайских фильмов, только не задумывался об этом, не осознавал своей нелюбви. Куда более привлекали образы ронинов, – только и тут было одно существенное "но": для того, чтобы приобрести этот статус, необходимо было изначально быть самураем. К сожалению, даже самая твердая убежденность в том, чего он не хочет, ни в коей мере не помогла ему понять, чего он все-таки хочет.

Стрелка компаса его личности неуверенно колебалась, будучи не в силах дать ясное направление, его собственный полюс оказался слишком далеко, но все-таки некоторые румбы мелькали чаще других.

Работа допустима, служба – нет.

Наниматель допустим, работодатель – как исключение, и на самый короткий срок, хозяин-сюзерен – никогда.

Работая за деньги, слишком сильно зависишь от других людей, и помнить об этом нужно каждую минуту.