Земля надежды - Филиппа Грегори

— Есть роза «Альба», — сказал Джон. — И от нее как раз есть отводок с очень хорошими лепестками.

— Она пахнет?

— Очень легкий аромат, очень милый. И у меня есть виргинская роза. Их всего две на всю страну.

— Есть белый шиповник, — вмешался Джонни. — Как раз для вас, вы ведь из Йоркшира,[40] сэр?

Ламберт рассмеялся.

— Недурно сказано, благодарю.

Он посмотрел на Джонни, потом вновь взглянул на него.

— Эй, молодой человек, вы болели? Что-то не выглядите таким же бодрым, как в прошлый раз, когда мы виделись.

Наступило неловкое молчание.

— Он был на войне, — честно призналась Эстер.

Ламберт отметил ссутулившиеся плечи Джонни и его поникшую белокурую голову.

— Где ты был, парень?

— В Колчестере.

Генерал кивнул.

— Прискорбно, — коротко сказал он. — Тебе, наверное, очень не понравилось, как там все закончилось. Но, слава богу, теперь у нас наконец-то мир.

Джонни бросил на него быстрый взгляд.

— Вас ведь не было, когда его судили, — заметил он.

Ламберт покачал головой.

— Я был занят в другом месте.

— А вы бы согласились судить его?

Эстер шагнула вперед, чтобы прервать Джонни. Но Ламберт остановил ее легким взмахом руки.

— Дайте юноше договорить, — сказал он. — Он имеет право знать. Мы создаем страну, которую он унаследует. И он имеет право спрашивать, почему мы приняли то или иное решение.

— Вы бы тоже признали его виновным и осудили на казнь, сэр?

Ламберт задумался на мгновение, потом посмотрел на Джона.

— Могу я поговорить с мальчиком?

Джон кивнул, Ламберт обнял Джонни за плечи, и они вдвоем, не торопясь, отправились по маленькой аллее под мощными и цельными ветвями каштанов в сад. Туда, где качались усыпанные раскрывающимися бутонами ветви яблонь и слив, абрикосовых и вишневых деревьев.

— Я бы не подписал смертный приговор, основываясь на свидетельствах, представленных во время процесса, — мягко сказал Ламберт Джонни. — Я полагаю, что процесс был организован плохо. Но я употребил бы все свое влияние, чтобы заставить его признать, что и король должен принять определенные ограничения. Ведь самая главная беда с ним как раз и заключалась в том, что он не признавал никаких ограничений.

— Он был королем, — упрямо возразил Джонни.

— Никто этого и не отрицает, — ответил Ламберт. — Но оглядись вокруг, Джонни! Простые люди в нашей стране голодали, пока лорды и короли жировали на их труде. И не было никакой справедливости для тех, кто ниже их. Весь доход от руководства государством, от налогов и торговли был в полном распоряжении короля, а он раздавал эти богатства тем, кто развлекал его, кто ублажал королеву. У нас в стране могли отрезать уши тому, кто сказал что-то не то, отрубить руку тому, кто написал что-нибудь не так. Женщин вешали за колдовство, опираясь на свидетельства деревенских сплетников. Очень несправедливые дела творились у нас. И исправить их можно только очень серьезными переменами. Народ должен избирать парламент. И заседать этот парламент должен, повинуясь закону, а не королевскому капризу. Парламент должен защищать права народа, а не землевладельца. Он должен защищать права беднейших и подвластных. Я ничего не имел против самого короля — за исключением того, что он абсолютно не заслуживал доверия ни в вопросах власти, ни в каких-либо иных вопросах — но я всеми силами против короля, который правит один.

— Вы — левеллер?

Ламберт улыбнулся.

— Безусловно, кое в чем я разделяю взгляды левеллеров. И горжусь тем, что среди моих друзей есть левеллеры. Среди моих подчиненных они одни из самых стойких и верных. И все же у меня самого есть собственность, и я хочу ее сохранить. Я не захожу так далеко, как некоторые из них, требующие, чтобы все стало общим. Но требование справедливости и возможности выбирать свое правительство — да. В этом, я полагаю, я левеллер.

— Но ведь должен быть лидер, — упрямо продолжал Джонни. — Помазанник Божий.

Ламберт покачал головой:

— Должен быть командир, как в армии. Но мы не верим, что Господь избирает кого-то одного, чтобы он говорил нам, что нужно делать. Если бы это было так, то мы могли бы и до сих пор подчиняться папе и вполне этим довольствоваться. Мы сами знаем, что делать. И сами знаем, что хорошо, а что нет. Мы знаем, что наш трудолюбивый народ должен быть уверен, что земля его в безопасности и что землевладелец не продаст их другому хозяину, как стадо коров, или вдруг решит, что их деревня ему мешает, и выгонит всех, как кроликов из крольчатника.

Джонни колебался.

— Когда ты шел на Колчестер, вы останавливались в бедных домах, где вас даже накормить толком не могли?

— Да.

— Тогда, значит, ты сам видел, как часто люди живут в нищете посреди изобилия. Аренда, которую они платят, бывает больше, чем все, что они могут выручить за свой урожай. Мы не можем дольше терпеть такое положение, когда люди постоянно вынуждены бороться за то, чтобы свести концы с концами. Должен быть справедливый баланс. За работу люди должны получать справедливое вознаграждение.

Он помолчал.

— Когда вы останавливались на такой бедной ферме, вы наверняка брали корм для лошадей, цыпленка себе на ужин и потом уезжали, не заплатив?

Джонни вспыхнул алым румянцем и с пристыженным лицом промолчал.

— Ага, так я и знал, это по-королевски, — с горечью сказал Ламберт.

— Я не хотел так, — промолвил Джонни. — Но нам не платили жалованье.

Ламберт схватил его за руку.

— Вот-вот, так оно все и происходит! — сказал он. — Если все богатство сосредотачивается в руках у короля и при его дворе, значит, вокруг будет нищета. Король собрал армию, но тебе он не платил, поэтому тебе приходилось кормить свою лошадь и не платить за это, а значит, в конце цепочки оказывается какая-нибудь бедная вдова с единственной курицей, к которой приходят королевские воины и забирают все яйца.

Эстер наблюдала за тем, как ее пасынок и Ламберт дошли до конца фруктового сада и повернули к озеру.

— Надеюсь, он сможет сказать что-то, что примирит Джонни с происшедшим, — сказала она. — Я боялась, что он никогда уже не будет счастливым.

— Может, у Ламберта и получится, — согласился Джон. — Он командовал людьми. Думаю, такие ребята, как Джонни, ему тоже встречались.

— Он так добр, что взял на себя этот труд, — сказала Эстер.

— Похоже, что за свои труды он получит горшок с моими лучшими тюльпанами, — иронически улыбнулся Джон.

Эстер тихонько засмеялась.

— Ну, уж только не «Семпер Августус», — пообещала она.