Невольница. Книга вторая - Сергей Е. ДИНОВ

Сехмет вселяла страх и сопровождала фараона на войну. Появлялась в образе женщины с головой львицы. Ее дыханием были знойные ветры пустыни. Ее познания в колдовстве помогли ей стать великой целительницей.

Актер передал в цех дубляжа киностудии «Фильмэкспорт», что на Лесной улице, копию рукописи «Список Одисса» на перевод с французского языка. Кстати сказать, «Фильмэкспорт» оставался единственным в то время, сохранившимся в Москве зданием киностудии дореволюционной постройки. В 1914 году студия именовалась «Кинофабрика Дмитрия Харитонова». В павильоне со стеклянной стеной в два этажа высотой, в образе «Рабы любви» снималась знаменитая актриса немого кино Вера Холодная.

Рукопись месяца два валялась у переводчика. Веденяпин за это время по памяти описал в тетрадке все свои злоключения, начиная со съемок на одесской киностудии, заканчивая блужданиями по одной только веточке грандиозного лабиринта одесских катакомб, что, по сведениям очевидцев, раскинулись подо всем городом.

Однажды вечером, прикрыв общую тетрадь с записями, усталый Веденяпин вдруг вспомнил о рисуночке, что подсунула ему в Одессе девочка-уродец. Листик из четвертушки ученической тетрадки преспокойно лежал в его измятой записной книжке. После его путешествий по смрадным подземельям, странички книжки были замараны, покороблены от влаги и сырости. Записи пастой шариковой ручки были размыты и неясны. Но Веденяпин книжку сохранил. Старые телефонные номера могли пригодиться, цифры еще можно было прочитать. Не стоило большого труда разобраться, что закорючки и загогулины, вычерченные неумелой детской ручонкой на листочке, являли собой как раз точную схему выхода из того самого подземного лабиринта, по которому, так беспомощно блуждал, бродил Веденяпин более суток. Сама ли девочка-карлица побывала в том жутком подземелье в сопровождении взрослого товарища по игрищам и забавам, перерисовала ли она еще откуда-нибудь витиеватую схему пути, который точно выводил к морю недалеко от грузового порта, -осталось загадкой для Веденяпина на всю оставшуюся жизнь.

В формальном переводе с французского языка, «Список Одисса» потерял прелестную, тягучую красоту построения фраз и витиеватость старинного слога, услышанную Веденяпиным в пересказе благообразного пожилого одессита с Маразлиевской, в советскую бытность, – улицы Энгельса. Веденяпин с удовольствием прочел, и перечитывал еще не раз, историю о «Невольнице». Было, конечно, желание выяснить некоторые подробности о приключениях графини Рудерской у сказителя-старика, которые были упущены в переводе. Но, по лености столичного жителя Веденяпин вернулся в Одессу под предлогом отдыха лишь года через три. Ни благообразного старика, ни девочку-уродца по старому адресу он не застал. Коммунальную квартиру в старинном доме расселили и закрыли на ремонт «новые одесситы». Старик, по словам жильцов подъезда, умер года два назад от сердечного приступа. Пьянчуга – мать с безумной дочкой уехала на родину родителей своего сожителя, в город Жданов, нынче вновь переименованный в Мариуполь.

Печальный и одинокий Веденяпин бродил по вечерней Одессе, по улицам, переулкам, тупикам и закоулкам, где разворачивалось действие трагической истории «Списка Одисса», где прекрасная графиня Агнесса Рудерская, попыталась узнать о судьбе своей пропавшей младшей сестры Агнии, и сама испытала все тяготы противоречивых чувств любви и ненависти к возможному ее поработителю.

За ночь, в гостинице «Юность» Веденяпин вновь перечел в переводе рукопись, намереваясь за неделю отдыха у моря переработать материал в киносценарий. В интерпретации сценариста повествование приобрело форму исторического романа – мистификации, с путаными повторениями и пересказами, с современными историями, рассказанными персонажами внутри историй других персонажей.

На суд читателя остается это сочинительство, оставленное по наследству автору сего романа.

«Композиция», О. Педан, 1999

Часть II. Чума на оба ваши дома

Тени прошлого

«Мильоны, мильоны загубленных душ

Эфир наполняют для мщенья…»

(П.М-чу, XIX в.)

Как сообщал одесский житель А. Скальковский в «Истории города Одессы. 1793—1825», крепость Хаджибей в 1774 году начала бурно «произрастать по генеральному плану Франца де – Волана, утвержденному… императрицей Екатериной II, Большим молом, малым жете – гаванью для гребных судов… эллингами и верфью для починки казенных судов, двумя пристанями с набережною для удобного приставанья купеческих кораблей, двумя церквями во имя святого Николая и святой Екатерины».

Теплым осенним вечером с моря накатывали влажные волны ветра, разбивались об известняковые утесы и сползали змейками песчаной пыли к безлюдным пляжам. Разогретое знойным днем лазоревое небо колыхалось густым желе над черно-синей громадой неспокойного, но задремавшего моря, что вздымалось гладкими валами волн, будто мирно дышало во сне огромным хребтом дикого необузданного животного.

В Практической гавани колыхались вместе с водной громадой, покачивались, топорщились неухоженной щетиной мачты иноземных судов, прибывших из портов Адриатического моря и анатолийских городов. Празднично и торжественно трепетали на реях, такелаже и мачтах многоцветные вымпелы и флаги торговых держав, дружественных России. Среди прочих ярко, кроваво и сочно выделялись вымпелы и полотнища османской империи.

После разрушительных наполеоновских войн, после страшных эпидемий чумы оживала торговля. Товары вновь стекались со всего мира в свободную от пошлин Одессу. Из России через Хаджибейский залив обильным золотым потоком за границу хлынула отборная пшеница. Хлебный бум сделал в одно людское поколение многих безвестных купцов богатейшими людьми российской империи.

Между нищетой и богатством, как это обычно бывает на сломе эпох, обозначилась бездонная пропасть, куда и рухнули славные российские дворянские обычаи, вековые устои и культурные традиции.

Новоявленные нувориши, со скрытой гордостью от содеянного воровства, грабежа и наживы, выходили в свет после грандиозных торговых махинаций, криминальных дел и вели за собой не свиту, но свору новых, нахальных, бедовых порядков в патриархальную Россию. Грязные деньги правили обновленным миром. Наследственная, иерархическая и, возможно, от того несколько более ответственная власть отходила на второй план, уступая место абсолютной торговле. Всем. И всея.

В чудный вечер на безлюдном берегу Малого Фонтана праздный наблюдатель, случись ему оказаться в тот час на высоком утесе, усмотрел бы престранную картину. Из глубокой расщелины крутого склона известнякового берега грязные оборванцы по парам выносили тяжелые мешки из грубой холстины, оттаскивали к фелюге9, что была носом затянута на песок и швартовым концом зацеплена за известняковый обломок утеса.

В подобных мешках в самой гавани нескончаемая вереница подвод, запряженных тягловыми быками, подвозила на торговые суда пшеницу.

По пути, над гружёными подводами, телегами, бричками парили крикливые, суетливые белоснежные чайки. Грязные серо-черные вороны по-хозяйски расхаживали по пыльной, немощеной дороге, клевали рассыпанное зерно.

Зерно, видать, особого рода грузили на неприметную рыбачью фелюгу на дальних подходах к гавани. И отношение к грузу было особое, бережливое. Босяки заходили по пояс в воду, осторожно, стараясь не замочить мешки в сизых волнах, подавали ценный груз на борт фелюги. Матросы, более похожие на живописных оборванцев – пиратов, бережно укладывали мешки на палубу.

Перегруженное суденышко изрядно осело в воду. Волны порой перехлестывали, заливали края деревянных просмоленных бортов. Перегруз фелюги нервировал хозяина, дородного чернобородого грека. Хрипящим басом он покрикивал на грузчиков по-гречески. Матросов ругал отборным русским матом, переругивался на корявом турецком с худющим турком в грязной феске, что помогал команде на корме укладывать мешки аккуратно, не в навал, но в штабель, устойчивый к качке.

В неловкой осторожности грязных, нищих оборванцев, в сдержанной суете грубой, простоватой, злобной матросни, с кинжалами за поясами, на манер турецких янычар, не трудно было усмотреть преступное действо.

Грузные, горбоватые, будто набитые кочанами капусты, мешки выносили из разлома-пещеры в известняковом утесе, из разветвленного под городом жуткого лабиринта одесских катакомб. Загрузка фелюги со стороны выглядела секретной операцией контрабандистов.