Невольница. Книга вторая - Сергей Е. ДИНОВ

Старик сделал долгую паузу, испытующе взглянул на гостя. Тот пребывал в блаженном состоянии упоительного покоя. Его совершенно не смутило, что все это время девочка, оказывается, сидела под столом и сейчас слегка зашуршала скатертью, видимо, в нетерпении и неудовольствии, что дед прервал чтение.

Веденяпин вынул из-под заварочного фарфорового чайника почерневший мельхиоровый поднос, насыпал на него горку конфет, пряников и печенья, опустил на черный паркет пола и пододвинул к потёртому носочку красной сандалеты, торчащему из-под скатерти. Подносик с угощением уехал, скрылся в убежище маленькой пройдохи. Старик разогнулся, с удовольствием отметил это подношение, улыбнулся с благодарностью за понимание к чудачествам не вполне здорового ребенка и продолжил чтение.

– Парадные выходы Агнессы Рудерской в высший свет случатся несколько позже. Графиня, разумеется, с благодарностью примет приглашения и, несомненно, наметит для своих любовных утех самых респектабельных господ Одессы, женатых, вдовцов, закоренелых холостяков, их сыновей и племянников… Вдове не было еще и двадцати семи лет. Стать графини Рудерской, ее античная красота лица и тела, ее образование и великосветское воспитание, при всем этом, ее решительный характер и способность к авантюрным поступкам совершенно скрадывали ее лета.

Грациозная красавица пребывала вне времени и возраста. Ожившая статуя античной богини, аристократка с загадочной, слегка мстительной улыбкой на устах, нашедшая эликсир вечной молодости. Подобными эпитетами награждали графиню не только газетчики. Улыбка ее слегка сжатых губ была именно мстительной. С такой тайной мыслью прибыла графиня в Одессу. Но ее возможная будущая месть пока не предназначалась кому-либо конкретно. Объект для мести еще предстояло найти.

Однако, вернемся на несколько лет назад, когда совсем юные курсистки, сёстры Рудерские прибыли к морю, в Одессу на каникулы, в гости к родному дядюшке…

Занимательное чтение вновь прервалось. Веденяпин еще не знал, что на этот раз надолго расстанется с персонажами сего увлекательного чтива. Из-под стола, отодвинув тяжелую парчовую скатерть, будто занавес, выбралась на четвереньках девочка-уродец. Вернее, сначала из-под скатерти вытолкали коробку из-под детской обуви, потом показалась сама страшнючая, взлохмаченная хозяйка. Девочка была в своем неизменном платьице в красную клеточку. Жиденькие волосики были заплетены в две неряшливые косички, что висели на растопыренных ушках, как веревочки на розовых лепестках. На остатках волос лысоватой макушки топорщился узелок неизменного розового, капронового бантика с распустившимися концами. Карлица тяжко вздохнула, поднялась с четверенек, зажала коробку подмышкой и решительно заявила:

– Всё!.. Про Агнешку хватит. Пойдем гулять, – и протянула гостю худенькую, грязную ручонку, будто сунула сухую куриную лапку. Веденяпин вопросительно глянул на старика. Тот кротко покачнул головой, что могло означать, решайте, мол, сами. Актер взялся двумя пальцами за холодную ручонку девочки и направился следом за ней к выходу. Сгорбленный, одинокий старик остался сидеть над рукописью, переложил вперед с десяток страниц и, не глядя в текст, как бы сам для себя продолжил чтение по памяти. Но эту оригинальную версию рукописи, литературно приукрашенную одиноким стариком, Веденяпин уже никогда не услышал.

Карлуша

Оставим на некоторое время повествование о таинственной графине Агнессе Рудерской и вернемся в скучную обыденность и современность, к Роману Веденяпину, дабы расставить все знаки препинания в завязке этой странной, путанной, мистической и загадочной истории.

Когда среднего пошиба актер, сценарист-неудачник завладел копией «Списка Одисса», сделать перевод с французского он смог только по возвращению в Москву, но лишь спустя десяток лет стала известна узкому кругу первых читателей увлекательная повесть о графине Рудерской.

В тот день Веденяпин с неохотой сопровождал на прогулку девочку, при дневном свете еще более похожую на растрепанную, неухоженную карлицу в детском платьице и красных, растоптанных сандалетах. Актер вышел из-под арки, которую венчал над окном бывшей дворницкой гипсовый женский лик с петлей на шее, с сожалением взглянул в сторону балкона, будто предчувствуя расставание навсегда. Благообразный дородный старик, искусный чтец, который сумел увлечь своим необыкновенным рассказом о давно минувших днях и тронуть зачерствевшую душу столичного гастролера, не вышел на балкон попрощаться.

Капризная девочка настойчиво потянула Веденяпина за палец, но развлекать этого странного ребенка со старушечьим личиком у актера не было никакого желания. Мало того, возникло омерзительное чувство неприятия этой ужасной карикатуры на ребенка. Когда перешли на другую сторону улицы Энгельса, раздраженный Веденяпин остановился, присел на корточки, собираясь отвязаться от карлицы и уговорить жутковатого ребенка заняться своими детскими делами.

Но чумазая капризуля больно дернула его за палец, с досады притопнула сандалетой и заявила:

– Не получишь подарков!

– Дяде не нужно твоих подарков, детка. Иди домой, – терпеливо попросил Веденяпин.– Дяде пора на работу. Приходи завтра с дедушкой на киностудию. Посмотришь, как снимают фильмы про…

– Нет, – отрезала девочка. – Пойдем.

Она снова капризно и больно дернула Веденяпина за палец, не собираясь отказываться от своих детских забав. Карлица правильно поняла, что взрослый дядя сейчас упрется, из вредности не станет с ней играть. Девочка попыталась оскалить редкие зубки в милой улыбке, завлекающе встряхнула картонной коробкой.

– Не хочешь подарков? – спросила она натянуто игриво и скорчила туповатую рожицу паяца, который вынужден кривляться перед неблагодарной публикой.

Веденяпин взглянул в ее водянистые глазки с красными прожилками и неприятно ужаснулся отсутствию осмысленного взгляда. Казалось, девочка смотрела не на него, а в него или сквозь него. Взрослому актеру, с достаточно устойчивой психикой, стало не по себе. Еще не хватало вызвать истерику ребенка – олигофрена, а затем тащить девочку, дрыгающую ногами, с пеной на губах обратно на квартиру к чудаку деду и выслушивать от ее сумасшедшей мамаши пьяные упреки, оскорбления и угрозы.

– Подарки каждому приятны, – Веденяпин попытался мягким тоном успокоить маленькое чудовище. Девочка надула слюнявые губки, затряслась, подгибая коленки, что как раз и предвещало истерику или безудержные рыдания.

– Пойдем! – потребовала она и вновь потянула его за палец в сторону арки дома на другой стороне улицы.

– Сначала подарки, – настаивал из вредности Веденяпин.

Девочка притопнула ножкой от негодования, посопела, но раскрыла крышку старой обувной коробки.

– На, выбирай, – предложила она и обиженно отвернулась.

Веденяпина жутко раздражала затянувшаяся нелепая игра в терпеливого воспитателя, возникло чувство, будто кто-то надсмехается над ним, управляет по радио этой уродливой куклой и намерен вывести взрослого, воспитанного человека из себя и заставить его сорваться, наговорить грубостей или даже ударить ребенка по заднице, за непослушание. На всякий случай Веденяпин с опаской оглянулся по сторонам. Ни прохожих, ни людей на балконах или в окнах ближайших домов не заметил, только после этого заглянул в нутро обувной коробки.

Первое, на что он обратил внимание, был облезлый желтый пенальчик размером с мужскую ладонь. С крышки пенала проглядывало затертое изображение египетского божества со змеей на головном уборе. Среди кисточек, с заскорузлыми от масляной краски радужными венчиками, огрызков толстых цветных карандашей, старых пуговиц, оловянного солдатика – гусара в кивере, колесика от игрушечной машинки, бронзовых шестеренок от старинных настенных часов, иного детского хлама, – выделялся пластиковый гребень, грубо украшенный цветными стеклышками, выложенных вензелем, в виде солнышка, букв «Р» и сдвоенной «АА». Гребень советского «ширпотреба» не представлял никакой ценности, ни фамильной, ни антикварной. Веденяпин убедился в этом, повертел в руках, поковырял ногтем стекляшки-стразы, вынутые из дешевых украшений и грубо приклеенные в основание гребня в выжженные, оплавленные углубления.

Впечатлительного актера заинтриговала и стала забавлять та сложность игры, в которую он оказался искусно вовлечен благообразным стариком-фантазером с его, якобы, старинной рукописью, с его сумасшедшей правнучкой с игрушками, якобы, подтверждающими правдивость всего этого грандиозного, как ему показалось, вымысла, названным «Список Одисса» с претензией на глубокую историю города Одессы.

Веденяпин с грустью, легкомысленно усмехнулся этой мудреной мистификации, положил гребень обратно в коробку и достал пенальчик.