Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес

– Мистер Эплби, надеюсь, вы понимаете смысл термина, который употребили?

– Да. В достаточной для моих целей степени. Ну, так как же? Вы расскажете мне хоть что-то?

– Нет.

– И никто не убедит вас изменить решение?

– Я ничего вам не расскажу по той простой причине, что мне нечего рассказать. Умственная конструкция, возведенная вами, – это даже не куча чепухи, нагроможденная Уинтером. В ней нет ничего конкретного. Она совершенно пуста.

– Значит, вы никогда не обсуждали Элиота ни с одним из своих самых надежных коллег? – упорствовал Эплби.

– Не собираюсь вообще распространяться на эту тему. Примите как неопровержимый факт, что ваша теория неверна. – У Чоуна на глазах улучшилось настроение. – И вообще, считайте, что мы с вами квиты, мистер Эплби. Я же буду с любопытством наблюдать за вашими дальнейшими действиями.

– Нам придется ждать развития событий еще несколько часов, – серьезно ответил Эплби.

Они разговаривали, уединившись в глубокой нише гостиной, куда гостям Шуна подали чай. И оба посмотрели в окно. На беспорядочные архитектурные фантазии аббатства Шун опускались сумерки.

Тимми и Патришия бродили по Китайскому саду. Их окружала панорама, достойная, как любил говаривать Шун, кисти самого Сальватора Розы[123]. По дну расщелины, лишенной всякой растительности, кроме редких кактусов и нескольких чахлых кривых деревьев, бежал быстрый и бурный поток – искусственная река, пороги на которой создавали, заставляя воду пениться, то ржавый и варварски изломанный щит, то шлем, то череп или берцовая кость лошади. Грубо сложенный каменный мост был наполовину разрушен зарядом пороха – китайского изобретения, к которому Шун питал особый интерес, – а ниже речка впадала в тихий водоем, на дне которого отчетливо виднелись скелеты женщины и ребенка. Дыба, плаха, инструмент для колесования и другие пыточные атрибуты стояли на гребне расщелины, а на веревках равномерно расставленных виселиц болтались муляжи разных частей человеческого тела. На скамье, откуда открывался вид на эту фантасмагорию, крепилась табличка с типичной для Шуна попыткой объяснить смысл зрелища. Сцена, говорилось на ней, является аллегорией одиночества и ужаса, призванной вызывать мрачные, но необычные мысли и ассоциации.

– Вполне заурядная импровизация на китайские мотивы восемнадцатого века, – сказала Патришия. Она словно оправдывалась, и к этому тону ей часто приходилось прибегать в аббатстве.

– Я действительно считаю Шуна ужасным человеком, – Тимми всмотрелся в прозрачную гладь водоема. – А кто-то (я подозреваю в этом мерзавца Хьюго) нашептал ему, что я пишу стихи. После чего он попросил меня написать несколько шутливых четверостиший, представляешь?

– В самом деле отвратительно.

Тимми недоверчиво посмотрел на Патришию.

– По всей видимости, в аббатстве есть свой печатный станок…

– «Издательство аббатства Шун». Располагается в подвале дома. Но работает от случая к случаю.

– Да уж, нам сказали. Предстоит осмотр этого культурного учреждения перед ужином. И хозяину нравится печатать шутливые мадригалы для каждой своей гостьи. Там все готово к набору, сообщил мне он. Леди сами попросят привести станок в действие. Нажатие на рычаг и – будьте любезны! – свежий оттиск стихотворной мелочи лежит перед ними. Запланированы даже восхищенные восклицания дам, – Тимми спародировал один из элегантных жестов Шуна. – Словом, глупость несусветная.

– Что ты ему на это сказал?

– Выразил восхищение столь очаровательной и своевременной идеей. Вот тебе оборотная сторона хорошего воспитания! И тогда он предложил мне накропать эти маленькие элегии. Даже представил в качестве образца пример собственного сочинения. «Красавица младая…» – и все в таком роде.

– «Красавица младая»?

– Да, звучало это так:

Красавица младая, презревши светский шум,Взирает благосклонно на мир, что создал Шун.Ей по сердцу руины, наследье древних лет,Где музы поселились, где властвует Поэт.

Незабываемые стихи, не правда ли?

Патришия рассмеялась.

– Я их уж точно не забуду. Это из Хораса Уолпола с необходимыми поправками в тексте, само собой. Джаспер любит переписывать классику под свои нужды.

Тимми обвел взглядом Китайский сад в том мрачном настроении, которое тот и должен вызывать.

– Ты так широко образованна, Патришия. Уинтер непременно сказал бы, что твое место где-нибудь в поэзии лорда Теннисона. Знаешь, я все чаще начинаю воспринимать Уинтера как несколько сволочную натуру. По-твоему, мне следует написать дурацкие мадригалы? С угрозой убийства или чьей-то внезапной смерти это представляется глупейшей тратой времени.

– Думаю, следует. Хотя бы из вежливости… Но пойдем, осмотрим руины. Через полчаса совсем стемнеет.

Они выбрались из узкой расщелины, где располагался Китайский сад. И вскоре показались развалины.

– Постой-ка, – сказала Патришия. – Отшельник здесь.

И действительно отшельник в балахоне из грубой ткани и с небольшим томиком в руке задумчиво расхаживал туда-обратно вдоль длинного ряда арок в норманском стиле, протянувшегося по краю руин – там, где явно располагался вход в подвалы для хранения припасов или так называемый селлариум. Дойдя до конца аркады, он ненадолго останавливался и медитировал, как казалось, о высших материях. Но в целом его маневры до смешного напоминали действия часового на посту.

– Он действительно выглядит немного потасканным, верно? – заметил Тимми, поскольку отшельник, хотя и вел себя вполне пристойно, производил впечатление опустившегося старого пьянчуги, что не вполне соответствовало образу анахорета.

– Попробуем заговорить с ним?

– Именно это и запретил делать Шун, – ответила Патришия.

– Да пошел он к черту! – О том, что Патришии не следовало нарушать запретов, наложенных работодателем, он даже не задумался. – Уверен, нам нечего опасаться.

Патришия, вновь невольно отметив дикарские, варварские черты, отличавшие всех Элиотов, вздернула подбородок и двинулась вперед. Когда они подошли ближе, отшельник заметил их и моментально преклонил колена для молитвы.

– Что за полная че… – Тимми оборвал восклицание, неожиданно увидев своего отца.

Мистер Элиот или, точнее, голова мистер Элиота с предельной осторожностью показалась из-за полуобрушившейся стены за спиной у отшельника. Он быстро оценил обстановку, поспешно перебежал в другое укрытие и растворился в тени наступавшего вечера.

Тимми и Партишия, непроизвольно послужившие для отшельника отвлекающим фактором, недоуменно переглянулись.

– Как странно, – сказал Тимми. – Хотя папа порой любит поразвлечься игрой в бойскаута. По мнению Чоуна, в глубине души он так и остался мальчишкой. Но расскажи мне, что там вообще интересного, в этих руинах?

– В селлариуме? Мы с Белиндой всегда полагали, что его превратили в своего рода секретную лабораторию. Они там испытывают новые взрывчатые вещества, формулы которых украли у других компаний или добыли, подкупив их сотрудников. Что-то типа того.

– Не устаю поражаться, как легко ты относишься к своей причастности к скандальному и потенциально опасному бизнесу.

– Я как раз стараюсь держаться от него подальше и занимаюсь только своими делами. А вот ты сейчас хочешь сунуть нос в этот скандальный бизнес.

– Что правда, то правда. И давай пойдем дальше. – Тимми взял Патришию за руку и двинулся вперед. Отшельник оставил свою молитву и принялся бить себя обломком камня и стучать лбом в землю. Тимми в недоумении замер.

– Ты не думаешь, Патришия, что это один из так называемых способов умерщвления плоти? В слишком буквальном смысле. Было бы ужасно, если бы он раскроил себе череп у нас на глазах.

– Абсолютно убеждена, что ничего такого не произойдет. Он для Джаспера что-то вроде шута. Так что не переживай за него.

Они тронулись дальше. Когда до отшельника оставалось ярдов пятнадцать, он внезапно прекратил самоистязания и повернулся к ним и выкрикнул:

– Валите отсюда!

Они остановились.

– Не поняли? Проваливайте! Козлы вонючие! Если не хотите получить по башке. – И шагнул в их сторону, угрожающе сжимая в руке камень.

– Какой жуткий тип, – сказал Тимми.

Патришии показалось, что настроен он не менее воинственно, чем полубезумный отшельник. Назревала ситуация, когда мир и покой аббатства Шун снова могли быть нарушены самым шокирующим образом.

Но в критический момент наступила неожиданная развязка. Из селлариума поднялся на поверхность лично Джаспер Шун.

– Мои дорогие юные друзья, – сказал он, подходя и беря их за руки, – сегодня вечером воздух сыроват, и его нельзя назвать полезным для здоровья.

Он отвел их назад к дому. Уже на террасе они задержались и теперь уже со значительной дистанции снова с интересом посмотрели в сторону руин: сгустившийся сумрак добавил атмосфере подлинности.