Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес

Вечер пришел и в аббатство Шун. Солнце, в последний раз сверкнув в верхушке западной башни, как отражается оно от флюгера на здании адмиралтейства в столице, постепенно растеряло свои лучи в сгустившемся мраке. Под полуразрушенными стенами и фальшивыми камнями якобы древних надгробий тени сделались совсем черными. Еще недавно переливавшаяся в солнечном свете вода в каналах, проложенных по всей территории аббатства, стала почти невидимой. Ужас ночи сковал рощи, гроты и Китайский сад. Именно в такое время владения Джаспера Шуна производили на наблюдателя самое сильное впечатление.

Наступление вечера ожидали здесь сегодня с опаской: одни поглядывали на часы, другие вслушивались в их бой. Семь пробило с подозрительной быстротой вслед за шестью; но самый важный момент ожидался в девять. Именно тогда могло случиться нечто вроде инцидента с убитой свиньей в Расте или же что-то менее страшное – какая-нибудь безвредная вариация на тему Паука. Если верить Эплби, готовилось убийство человека – ни много ни мало. Джеральд Уинтер отслеживал передвижение гостей, как делал это прежде в Расте, и ловил себя на том, что тоже ждет чего-то – со смесью тревоги и любопытства. Поначалу вся эта свистопляска с Пауком представлялась ему всего лишь шуткой, и по мере развития событий он упрямо отказывался менять прежнее мнение, что в основе своей все остается лишь розыгрышем. Даже эпизод с черной свиньей выглядел жестокой, кровавой, но издевательской шуткой, как и недавние угрозы по адресу Руперта Элиота воспринимались чем-то из той же серии. Уинтер пытался увидеть здесь нечто более зловещее, чем чьи-то проделки, предельно наглые в своей сущности и направленные против, казалось бы, случайно избранных жертв, однако его взгляды на происшедшее не менялись. Реальное убийство не вписывалось в общий ряд. Но в то же время Эплби готовил себя именно к такому повороту с нервирующей всех уверенностью и профессиональным равнодушием. Эплби, напоминавший сейчас опытного гинеколога, которому предстояло принять обычные роды.

Совершенно не осознавая этого, Уинтер в данный момент хмурился, как Кермод, злившийся на эксперименты мисс Кейви… Нет, Эплби вел себя не с профессиональным равнодушием. В его манерах можно было заметить нечто, очень похожее на удовлетворение. Уинтер не сомневался, Эплби действительно верит в возможное убийство, но подозревал, что сыщик понимает свою неспособность предотвратить его. И тем не менее Эплби напоминал сейчас человека, собирающегося участвовать в игре, когда подбрасывается монетка и условия таковы: выпадет решка, и я побеждаю, а если орел – ты проигрываешь. Вот почему Уинтер, давно понявший, что Эплби нельзя отнести к безответственным личностям, находился в перманентном состоянии недоумения и напряженного ожидания.

Отовсюду доносился гул разговоров. Скоро должен был начаться еще один скучнейший осмотр достопримечательностей аббатства, потом планировался ужин, после которого намечался отъезд гостей из Раста домой. Но в этот момент всех, казалось, увлекли исключительно разговоры. Оставшиеся в аббатстве друзья достопочтенного Бе́ды, поначалу не слишком рвавшиеся общаться с армией Паука, теперь вели себя дружелюбно и даже делились знаниями. Крупный мужчина, оказавшийся микрохимиком, порадовал миссис Моул, отведя ее в сторону и продемонстрировав химический эксперимент такого мелкого масштаба, что его едва можно было вообще разглядеть. Его коллега, по словам Шуна, занимавшийся гораздо более экстенсивными опытами, развлекал Хьюго Топлэди рассказом о каком-то глобальном катаклизме – по крайней мере, так казалось издали видевшим его активную жестикуляцию. Все чувствовали себя вполне раскованно, если не считать Руперта Элиота, постоянно поглядывавшего на часы, и Уинтер в какой-то момент поразился, заметив, как Эплби покачал головой с откровенно недобрым предупреждением. Тот самый Эплби, еще недавно отрицавший важность фактора зла как такового во всех происходивших событиях, теперь сам мимолетно подчеркивал его неизбежность.

Разговоры. Они продолжались и продолжались уже несколько дней. Он сам внес в них немалый вклад. Но теперь они казались Уинтеру подобием бессмысленной музыки из радиоприемника, которую люди слушают только потому, что ее в любой момент могут прервать для какого-то важного объявления о разразившемся кризисе или неминуемой катастрофе. Вот почему его так раздражало, что и Эплби влился в ряды пустопорожних болтунов. В отдаленном углу «Трибуны» он что-то долго обсуждал с Буссеншутом. Через какое-то время к ним присоединился мистер Элиот – разговор оживился, но едва ли приобрел больше смысла.

– Еще Аристотель подметил, – сказал Буссеншут, – что ясность мышления во многом зависит от того, с верной ли стороны вы ухватились за решение проблемы. Иными словами, за нужный ли конец держите в руке палку. А потому, рассматривая любое действие или серию действий, нам следует всегда задаваться вопросом: «К чему это нас приведет?» – Буссеншут ослепительно улыбнулся сначала Эплби, а потом и Элиоту. – Идея до крайности банальна, но меня навели на нее размышления, насколько подобный подход принципиально важен в работе каждого из вас.

Мистер Элиот, явно несколько рассеянный, кивнул тем не менее в знак согласия. Ему нравилась манера общения Буссеншута, который вел беседу с той же логической последовательностью, что и Уинтер, но был лишен в своих речах несвойственной ученому легковесности.

– Верно, – сказал он, – видя конечную цель происходящих событий, человеку легче понять свою роль в них, избрать образ действий.

И он снова с отсутствующим видом стал смотреть на пламя в одном из великолепных каминов Шуна.

Эплби тоже кивнул.

– Знание субъекта действия и его механизмы, но без понимания мотива поступков может сбивать с толку и дезориентировать. Но с другой стороны, умение ухватить ту часть упомянутой вами палки, на которой четко выведено слово «мотив», в не меньшей степени мешает разглядеть суть вопроса. В любом случае очень трудно поступить правильно.

– В вашей реакции на мою мысль, – сказал Буссеншут, и Эплби отметил неприятное высокомерие во взгляде его умных, но холодных голубых глаз, – я улавливаю скрытый подтекст. Некую загадочность, в смысл которой очень хочется проникнуть.

В ответ мистер Элиот нервно рассмеялся.

– Если наш разговор кажется загадочным, то самое лучшее – вовремя прервать его. Тем более что нам предстоит осмотр печатной машины Шуна. Вы упомянули о моей профессии. В книгах, которые пишу я, нет ничего более нудного, чем продолжительный разговор героев, сопровождаемый скрытым подтекстом. Я считаю это вопросом чистой вежливости в отношении читателя. По-моему, откровенное издевательство со стороны автора заставлять своих персонажей вести беседу или даже пикировку, смысл которой полностью ясен только им самим, принуждая читателя в недоумении следить за диалогом. – Он вздохнул. – Я подчас сам не замечаю подобных допущенных мной ошибок, пока не получу гранки для вычитки. И почти невозможно убедить Уэджа внести необходимые изменения в набор. Уэдж, разумеется, весьма обходительный человек и достаточно гибкий, когда речь заходит о накладных расходах. Но, как только книга пошла в производство, вступает в силу жесткий график выхода. Для Уэджа – график свят, и я верю, что в этом он прав. – Мистер Элиот удобно устроился в глубоком кресле, вопреки своим утверждениям явно расположенный к легкой беседе. – Я никогда не оспариваю решений Уэджа. Вот почему я непременно выполню все условия нашего нынешнего с ним договора. Еще три романа, и Паук, как любит говорить Тимми, отправится на покой.

– К величайшему сожалению! – воскликнул Буссеншут. – Подобное решение будет с грустью встречено нашей читательской аудиторией.

– Но моим детям это принесет огромное облегчение. И, как кажется, мне самому тоже. Шутки, в орбиту которых поневоле всех нас втянули, какое-то время оказывали на меня сильное негативное воздействие. Уверен, этого бы не случилось, если бы мне нравились собственные произведения, и я бы чувствовал, что двигаюсь в нужном направлении. Но должен признаться, доктор Буссеншут, у меня есть большие сомнения относительно морального воздействия на публику моих сочинений. Они полны сцен насилия, описаний хитроумно задуманных и тайно осуществленных преступлений. И я вынужден задать себе вопрос, который вы упомянули: «К чему это нас приведет?» И ответ прост: ни к чему хорошему.

– Мой дорогой друг, – попытался возразить Буссеншут, – вы слишком сгущаете краски.

– Я понимаю, мои книги можно рассматривать всего лишь как невинное развлечение. Но разве есть уверенность, что их роль этим ограничивается? Не могут ли они способствовать росту насилия и беззакония, которые и так превратились в кошмар для современного общества?

– А вот Чоун… – вмешался Эплби.