Дело о Медвежьем посохе - Георгий Персиков

Все это Георгий читал на лице этой молодой русской бабы, которая ничего в жизни, кроме убогой жизни на отшибе цивилизации, не увидит, которая нарожает ораву детей от таких вот случайных любовников, которая рано состарится и сгинет здесь, всеми забытая… И так стало Родину ее жалко, что захотелось ему приласкать Марфу, проявить сочувствие в той форме, в которой она его поймет и оценит.

Он подошел и нежно поцеловал ее в губы.

Ох, не зря писал классик про женщин в русских селеньях. Ну, тех самых, которые фокусы показывают. По крайней мере, у Георгия не оставалось сомнений, что он участвует если не в цирковом шоу, то в древней вакханалии точно. Марфа была будто порождением первобытной стихии, того самого женского естества, о котором что-то заунывным голосом рассказывал профессор на курсе мировой культуры. Она была царицей и рабыней, она поклонялась и властвовала. Георгий не уставал поражаться, откуда у него только силы берутся, но его вновь и вновь утаскивал водоворот страсти Марфы.

Когда они наконец блаженно растянулись в кровати, Родин бесцеремонно закурил, впрочем, его компаньонка никакого недовольства не проявила. Весь сон у Георгия как рукой сняло. Марфа, будто родная земля в былинах, напитала его какой-то неиссякаемой энергией. Мысли рвались вперед.

«Все-таки очень несуразная история с этим мальчиком, – рассуждал про себя Родин, уже и забыв, что он не один. – Зачем было тащить такого ценного участника операции за сто верст от Японии?! Подвергать опасности на море, да еще и держать здесь, на Сахалине, на русской земле? Ох… что-то мне братец недоговаривает… Опять я в историю попал из-за родственников, ничему меня жизнь не учит!»

Родин, ухмыльнувшись, крякнул, чем вызвал у любовницы приступ звонкого, будто перезвон капели, смеха. Этот красивый и действительно чрезвычайно располагающий к себе смех напомнил Родину, что у него вообще-то гостья. Причем гостья, которая может стать источником новой информации.

– Марфа, – начал он без обиняков, решив, что теперь-то юлить уж смысла нет, – скажи-ка мне, душа моя, что у вас тут за истории с пропавшими людьми? Я сегодня в госпитале слышал, мальчонка какой-то исчез.

– Барин, глупости это все! По мне, так как пришли, так и ушли… туда им и дорога! Не бери в голову. Это ж мальчонка ихний был, – девушка небрежно махнула рукой в сторону окна, – узкоглазых. По-нашенски ни бельмеса не понимал. Я-то один раз только его и встретила случайно, когда в лес за ягодой ходила. С провожатым он был. Дерганый этот мужик какой-то: я к нему здороваться, а он пацаненка в дом и на меня так недобро зыркает. Ну и пес с вами, думаю, сильно нужно мне с такими знакомство водить. А потом как испарились. Будто в воду канули!

– В воду… Да, это ты точно сказала…

Мысли Родина снова заторопились вперед, складываясь в тонкие и порой неровные, но все же звенья цепочки. Итак, прежде всего необходимо выяснить, что же недоговаривает брат. Родин набил трубку еще раз и начал вспоминать все странности, которые ему удалось подметить за прошедшие дни.

Во-первых, странный старик. Родин увидел его, еще не сойдя с парохода. Да и сложно такого не заметить: шел посреди людской реки медленно, будто и не было никого вокруг. Суетливая толпа толкала старика со всех сторон, а он не спускал глаз с неба, будто Бога там видел. И похож он был на волхва с картинки в старой книжке с былинами, которую любил рассматривать маленький Георгий: седые волосы развеваются на ветру, в одной руке у него верба, другая сложена как для благословения. Видимо, местный юродивый, и как раз о нем говорила молодая учительница… Он играл с мальчишкой.

– Так, голубка, а расскажи-ка мне еще вот что: повстречал я в порту у вас чудного старика… В белом весь, седой, бородатый…

– Так это наш местный юродивый. Казанцев фамилия, – начала Марфа, радостная оттого, что может быть полезной барину, хоть тот и задавал очень странные вопросы. Впрочем, по меркам бабенки, все врачи были не менее чудными, чем старик с религиозной манией. – Он весь год так и ходит: босой да в этой хламиде из арестантского сукна. Его родные, пришедшие за ним на Сахалин, сделали себе источник дохода из «блаженненького», ходят за ним и выпрашивают милостыню на божьего человека.

Родин думал только о том, насколько одухотворенным выглядел старик. Будто светящиеся бледно-голубые глаза, плавные движения, блаженная улыбка были такими трогательными, что хотелось его защитить от холодного мира, в котором он был явно лишним. Ему тут же вспомнился один священник, которого он повстречал на Русско-турецкой войне… Впрочем, нельзя отвлекаться.

– А еще мне доктор рассказывал, что у вас какие-то бунты здесь были.

– Конечно, были, чай, не в столице! Сброду-то у нас отменного понабралось, – отчего-то не без гордости заявила Марфа, а Родин только головой покачал. Вот оно невежество в действии! И ведь не оттого, что человек плохой, просто дремучий!

– Доктор ваш про какие-то холерные бунты говорил…

– А, так это как раз из-за старика Казанцева! Это он на базар пришел и давай вопить, что доктора холеру выдумали, чтобы людей илом присыпать. То есть хоронить заживо! А у нас местные горемыки и так мрут как мухи, такого предательства от лекарей не снесли и пошли с камнями дохтуров бить. Говорят, даже зашибли кого-то… Сама-то я не видала.

– Марфа, – перебил ее Родин, – ты сама-то веришь, что врачи могли холеру придумать?!

– Вы, люди ученые, все какие-то непонятные. Не разумею я, что там у вас в мыслях. Да я и не лезу не в свои дела.

С этими словами Марфа встала и начала торопливо одеваться сноровистыми движениями. Видимо, уходить впопыхах ей было не впервой.

«Надо мне переговорить с этим Казанцевым. Какая-то незаурядная личность, этот предводитель народных масс», – пронеслось в голове у Родина, прежде чем сон наконец-то одолел его.

Глава 18

Проснулся доктор от странного крика неизвестной ему птицы за окном. Крик был похож на вопль ребенка, который заблудился в лесу и отчаялся найти дорогу домой. Внезапно перед еще сонными глазами встало лицо этого воображаемого ребенка. У него были испуганные раскосые глаза. Родин фыркнул: «Привидится же такое!» – потянулся и глубоко вдохнул. Его постель еще хранила запах вчерашних утех с Марфой.

Лицо доктора расплылось в широкой довольной улыбке. И тут ему стало до боли стыдно. Ирина, хоть и находилась за тысячи километров, казалось, ожила у него в голове и принялась задавать один и тот же вопрос: «Как же ты мог?» Родин мысленно стал оправдываться, что это небольшая награда за тяготы суровой сахалинской жизни, что не хотелось обижать молодую гостеприимную хозяйку… Но от этого становилось еще хуже, и он решил, что лучшее лекарство в данном случае – заняться делом. А Ирине и знать ничего не нужно. Не будет же он ей рассказывать, например, чем каждый день обедал и прочие детали островного быта. Значит, и про Марфу его невесте необязательно быть в курсе. Тем более что операция, на которую его сюда послали, крайне секретная.

Стараясь не разбудить сопящую в своей маленькой комнате молодую красавицу, Родин, наскоро выпил чаю и оделся. Уже у дверей он на секунду замешкался, потом вернулся, взял сумку и кинул туда жезл, найденный в заброшенном доме.

Если хочешь отыскать кого-то, надо спрашивать в кабаке или на рынке. Каков бы ни был человек, чем бы он ни занимался – дело пытал аль от дела лытал, а путь его обязательно нет-нет да и пройдет через одно из этих мест. А скорее всего и через оба. В кабаке Георгий уже побывал, идти туда снова не хотелось, да и закрыт он был в столь ранний час. На рынке же можно было еще и прицениться к местным экзотическим товарам, до коих любопытный доктор был охоч.

На небольшом рынке торговали в основном рыбой, выловленной ранним утром. Мелкую рыбешку продавали ведрами, крупную же – поштучно. Суровые рыбаки, день которых начался задолго до пробуждения Родина, не расхваливали товар, а лишь молча смотрели куда-то вдаль и попыхивали самокрутками. У ног одного из бородачей с обветренными лицами примостился жирный кот, высокомерием вряд ли уступающий губернаторской жене. Проходя мимо, доктор вдыхал запах свежей рыбы, и он казался ему амброзией по сравнению с запахом, который стоял в каторжном лазарете. У прилавков с ягодами и грибами бабы перекрикивали друг друга, подзывая покупателей. Родин сразу стал объектом их пристального внимания. Они махали ему руками, показывали на свои лукошки, полные даров леса. Одна баба достала огромный гриб, похожий на мужское срамное место, и что-то громко выкрикнула. Рынок затрясся от дружного бабьего хохота, а Родин поспешил убраться из этого содома. Ноги вынесли его к прилавкам с охотничьими принадлежностями. Молодой айн в национальной одежде сразу обращал на себя внимание. Он неподвижно стоял в одиночестве, с закрытыми глазами. Перед ним лежал небольшой сверток из ткани. Родину стало интересно, как можно торговать неизвестно чем, и он подошел. Айн не пошевелился. Доктор кашлянул, продавец открыл сначала один глаз, потом медленно и нехотя – второй.