Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…теперь уже никто
Добра не носит даже и личину:
Зло и внутри, и сверху разлилось.
Что же это за «зло, заполнившее весь свет»? Жажда наживы. Яростная волчица, встреченная Данте в сумрачном лесу! Волчица,
чье худое тело,
Казалось, все алчбы в себе несет;
Немало душ из-за нее скорбело.
Волчица,
в чьем ненасытном голоде все тонет
И яростней которой зверя нет!
«Комедия» звучит, как непрерывная анафема жадности, овладевшей сердцами. Даже озаряемый светом райской розы, созерцая «воочью оба воинства небес», Данте не преминул с горечью упрекнуть современников: «…одуряет вас корысть слепая»[679].
Аллегорическая волчица – не что иное, как дух раннего капитализма.
Не нужно было обладать гениальной наблюдательностью флорентийского поэта, чтобы заметить, как жажда наживы завладела горожанами и аристократами, монахами и тиранами, наполнив, казалось, самый воздух Италии – этой «первой капиталистической нации».
Здесь нам придется совершить небольшой экскурс в историю флорентийской экономики[680].
* * *
С давних пор флорентийцы занимались сукноделием. Сначала это было исключительно производство грубых тканей из местной шерсти. Но уже к концу XII в. крупные купцы из корпорации Калимала, и ранее перепродававшие чужеземные сукна, принялись отдавать их предварительно флорентийским мастерам для окраски и улучшения. А это привело к неисчислимым последствиям.
В сукноделие вторгся торговый капитал. Ремесленники обрабатывали импортное сукно, доставленное из Фландрии или Франции, и выделывали дорогую ткань, которая сбывалась за сотни и тысячи километров от Флоренции. Между ними и рынком стал богатый купец, привозящий издалека полуфабрикаты, раздающий их в переработку и забирающий готовый товар. Ремесленники, подчиненные Калимале, уже не были знакомы с сукноделием в полном его объеме. Они лишь многообразно отделывали и окрашивали ткани. Это неизбежно способствовало закреплению их подчиненного положения, а с другой стороны – дальнейшей дифференциации труда в сукноделии и накоплению высокого технического опыта.
К исходу XIII в. на первое место выдвинулся «цех шерсти» Лана, славившийся шедшими на экспорт тонкими сукнами из испанской и североафриканской, позже – английской шерсти. Торговый капитал овладел теперь всеми стадиями сукнодельческого процесса. Тем временем флорентийские дельцы, объединившиеся в «компании», осваивали европейские рынки, кредитовали пап и королей и накапливали огромные капиталы. С другой стороны, крестьяне флорентийской округи, получившие свободу, но не получившие земли, приходили в город и стучались в двери сукнодельческих мастерских Ланы или Калималы.
Так исподволь возникали предпосылки мануфактурного развития. Купец и банкир превратился в предпринимателя. Нам, к сожалению, почти ничего не известно о конкретных формах и этапах этого превращения. Тем не менее, на рубеже XIII и XIV вв. оно стало фактом.
Любая ранняя мануфактура, по словам Маркса, «возникает там, где происходит массовое производство на вывоз для внешнего рынка, следовательно, на базе крупной морской и сухопутной торговли». В частности, итальянский ранний капитализм не был явлением, вытекающим из развития всего общества, из готовности всего общества к новому шагу истории. Наоборот, условия для капитализма еще не созрели «в широком масштабе» и были ограничены «местными рамками», рамками отдельных крупных торговых центров и отдельных отраслей производства. В этом смысле флорентийской мануфактуре пришлось расти «в окружении, целиком относящемся еще к другому периоду»[681].
Перед нами вырисовывается в целом рассеянная мануфактура, основу которой составлял труд ткачей, прядильщиц и других зависимых ремесленников на дому, в мелких и мельчайших мастерских. Однако множество важных операций выполняли наемные рабочие в центральных мастерских, служивших отправным и завершающим пунктом, своего рода организующей осью всего процесса. По крайней мере 12 раз сырье и полуфабрикаты путешествовали из центральных «боттег» к зависимым ремесленникам и обратно, прежде чем выйти после окончательной обработки из главной мастерской в виде готового товара.
Именно с элементами централизации связаны и небывало высокое качество флорентийских тканей, и небывалый размах производства. Уже в 1306 г. 300 мастерских Ланы вырабатывали свыше 100 000 кусков сукна, т. е. не меньше миллиона метров ткани.
Конечно, оценить эти масштабы можно только с точки зрения среднего уровня тогдашнего ремесленного производства. Флорентийское сукноделие оставило его далеко позади. Известно, что флорентийские сукна славились в XIV в. от Англии до Восточной Азии, что промышленность Флоренции превосходила суконное производство всей Франции, что с одним лишь цехом Лана было связано количество людей, равное населению нескольких средних европейских городов того времени. И все же мощные торгово-промышленные «компании» действовали в обычных условиях вполне средневекового в остальных отношениях хозяйственного организма. За исключением сукноделия (и отчасти шелкоделия), все отрасли флорентийского производства сохраняли характер цехового ремесла. Сочетание проблесков раннего капитализма с общим феодальным фоном, сочетание мануфактуры с «окружением, целиком относящимся еще к другому периоду», – таковы особенности флорентийской экономической истории.
Итак, становление раннего капитализма было в Италии знамением времени. И Данте проклял свое время. Почему? Потому ли, что великий поэт смотрел на мир из окон дворянских замков, поворачиваясь спиной к экономическому прогрессу, к заре новой эры, запылавшей на горизонте?
Итальянская буржуазия отличалась противоречивостью в соответствии с противоречивостью условий, в которых она действовала. Она выполнила в XIV–XVI вв. передовую историческую миссию, «сломив» в значительной степени итальянский феодализм, создав цветущие городские центры, заменив крепостничество арендой, превратив Италию в богатейшую и культурнейшую страну Европы, на столетие опередившую соседей, и обеспечив возникновение блестящей художественной и интеллектуальной надстройки. С другой стороны, не успев сложиться в национальный класс, она сумела уже в колыбели проявить черты, на которые Данте отозвался бурными инвективами. Беспощадная эксплуатация народных масс, стяжательство, беспринципность и нередкие колебания в политике в сторону компромисса с феодалами – все это делает зарождение итальянской буржуазии далеко не идиллической картиной.
Удивительно ли, что лик новой эры показался Данте волчьей мордой? «Волчица, от которой ты в слезах…»
Привычные, вековечные, патриархальные формы жизни разлезались по швам под натиском денег. Сознание потрясенных современников искало и не могло найти объяснения. Широчайшее распространение получили пророчества калабрийского монаха Иоахима Флорского, учившего, что скоро должна кончиться старая эра, а вместе с ней и все муки, все несчастья, и начнется новая эра Святого Духа – эра братства всех людей, мира и любви. Глубочайшее недовольство народных масс, их тревоги и смутные надежды, их стремление уяснить для себя настоящее и будущее сказались в иоахимистских проповедях о наступлении царства Антихриста, о приближении «последних времен» и о грядущем приходе таинственного избавителя, посланника неба.
Знаменательно, что, возникнув на рубеже XII и XIII вв., иоахимизм только во второй половине XIII – начале XIV в., в связи
