Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда в Италию вступил Генрих VII, папа, на первых порах приветствуя его, подчеркнул, однако, верховенство церкви над империей.
И Данте занялся вопросом о взаимоотношениях между церковной и светской властями, между папством и империей – этому посвящена вся третья, заключительная часть трактата «О монархии».
Трактат Данте, несомненно, явился сознательным ответом на буллы Бонифация и Клемента (мы находим в нем опровержение не только общей концепции, но и некоторых конкретных богословских аргументов этих булл), а также на теократическое учение Фомы Аквинского или произведения болонских церковных юристов.
Буржуазные ученые всегда особенно интересовались идеологическими источниками дантовского трактата, его литературными предшественниками. Конечно, Данте опирался на давние традиции политической мысли, связанные с вековой борьбой папства и империи. Когда Данте был еще ребенком, английский монах Роджер Бэкон указывал на необходимость разделения меча материального и меча духовного между «справедливым государем» и «справедливым папой». Очевидно, Данте был знаком с такими произведениями конца XIII – начала XIV в., как сочинение немецкого писателя Георга Оснабрюка «О правах Римской империи», как анонимный трактат «Рассмотрение „за“ и „против“», в котором провозглашалось божественное происхождение светской власти, обличался «дар Константина» и отвергалось ставшее после Иннокентия III традиционным сравнение папы и императора с солнцем и луной; или другой анонимный трактат – «Спор между клириком и рыцарем», в котором те же идеи излагались в живой форме непринужденного диалога; или труд аббата Энгельберта фон Альмонда «О существовании и конце Римской империи»[665].
Во всех этих произведениях можно найти мысли и аргументы, сходные с дантовскими. Но главное не в том, насколько оригинальна или традиционна логическая аргументация Данте (а в ней есть и преемственные, и свежие черты). Важнее другое: какие реальные политические идеи скрывались за этой аргументацией. Нельзя забывать, что утопия Данте выросла на совершенно определенной исторической почве и что поэтому сходство между флорентийским изгнанником и теми, кого считают его литературными предтечами, не идет порой дальше внешних и частных совпадений. Например, многие исследователи любили сравнивать Данте с французскими юристами начала XIV в. (например, с Пьером Дюбуа), подробно разработавшими антипапскую теорию суверенитета светской власти. Данте должен был знать их произведения, в том числе и трактат Дюбуа «Об отвоевании Святой Земли». Но они протестовали против теократии ради совсем иных конкретных политических задач, чем те, которые стояли перед Данте. Апологет французской монархии Пьер Дюбуа, естественно, выступал против всемирной империи. Зато он предлагал установить господство Франции в Европе, подчинить ей Испанию, Англию, Венгрию и прежде всего Италию. Дюбуа советовал Филиппу Красивому покорить Геную и Венецию и даже определял точное количество войск, необходимое для захвата Ломбардии.
Дантовский трактат был направлен поэтому не только против булл Бонифация, но и против националистических теорий французских легистов. Несхожесть судеб двух стран обусловила прямо противоположное отношение к империи, не говоря уже о других коренных различиях между взглядами Дюбуа и несравненно более глубоким и многогранным мировоззрением Данте.
В основу «Монархии» поэт положил учение о полном разделении светской и духовной власти. Император не зависит от папы и обретает свой авторитет непосредственно от Бога. Дело папы – заботиться исключительно о духовном спасении людей и вести их к вечному блаженству, не вмешиваясь в мирские отношения, в политику. Все земное подлежит одной лишь юрисдикции императора. Знаменитому афоризму Иннокентия III Данте противопоставляет сравнение императора и папы с двумя разными солнцами.
Когда-то оба солнца сияли дружно,
Так что видно было,
Где Божий путь лежит и где мирской.
Потом одно другое погасило;
Меч слился с посохом, и вышло то,
Что это их, конечно, развратило[666].
Спасительной, таким образом, оказывается нехитрая формула: «Богу – Богово, а кесарю – кесарево».
Но католик Данте отнюдь не отказывается от глубокого почтения к папскому престолу[667]. В Чистилище поэт неожиданно становится на колени перед казнимым за жадность Андрианом V так что даже сама грешная душа папы недоумевает: «Почему ты так склонен?» И получает ответ: «Таков ваш сан великий, что совестью я, стоя, уязвлен». Насколько глубоко въелось в ум Данте чисто средневековое благоговение перед «наместником Христа», показывает его возмущение «страшным злодеянием» в Ананьи; речь идет об унижении ненавистнейшего врага Данте – Бонифация VIII, но папская тиара священна в глазах Данте, на чьей бы голове она не находилась.
С другой стороны, папы ведь были врагами империи, и Данте мучает их в аду, не жалея красок фантазии, причем особенно достается тому же Бонифацию, которого ожидает огненная яма. И страстные обличения сопровождаются характерной оговоркой, что, дескать, лишь уважение к святости самого папского сана несколько умеряет «суровые речи»[668].
Данте не был бы сыном своего времени, если бы не закончил трактат во славу светской власти словами: «Эту истину не следует истолковывать в таком узком смысле, что римский император ни в каком отношении не должен подчиняться римскому первосвященнику, ибо земное блаженство определяется известным образом блаженством вечным. Итак, да окажет Цезарь Петру то почтение, которое перворожденный сын должен оказывать отцу, дабы просвещенный лучами отеческой милости, он искуснее освещал землю, над которой поставлен тем, единым, кто есть правитель всего духовного и мирского»[669].
Так пытается Данте примирить мечту о счастливой и объединенной Италии со своей католической совестью.
Нетрудно, однако, заметить, что эта оговорка нисколько не умаляет основной идеи Данте. «Сыновнее почтение» императора по отношению к папе ограничивается духовной, религиозной сферой и носит вполне платонический характер. «Отеческие» функции папы сводятся лишь к тому, чтобы благословлять абсолютно суверенную светскую власть императора, проистекающую – и тем заканчивается трактат – прямо от Бога, в котором сливаются духовное и материальное начала.
Данте преклоняется перед римской церковью и папством как идеальным принципом, но неистово обличает реально существовавшие церковь и папство. Обращаясь в 1316 г. к итальянским кардиналам, поэт заявлял, что его голос – «единственный благочестивый голос, звучащий как бы на тризне матери-церкви». «Разве не так? Все – и вы в том числе – избрали себе в супруги алчность, которая всегда порождает не благочестие, справедливость и милосердие, но жестокость и вражду». Церковь сошла с начертанного Христом пути, «и, если ныне итальянцы поражены горем, бедствуют и покрыты стыдом, то кто же усомнится, что это вам, – пишет Данте кардиналам, – вам следует горевать, ибо вы были причиной столь
