Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В «Комедии» Данте называет столь чтимый им апостольский престол «кровавой и грязной клоакой». И не устает повторять, что церковь погрязла в богатстве, выродилась, задыхается от алчности.
«Местом торга сделан храм, из крови мук возникший нерушимо» – вот самое главное, самое страстное обвинение поэта. Чтобы вновь и вновь высказать его, Данте строит в загробном царстве десятки сцен, искусно разнообразя декорации[671].
Перед нами, например, огненная скважина ада, набитая корыстолюбивыми папами. Сверху торчит головой вниз Николай III, который со стонами признается: «Я так жадно копил добро, что сам в кошель зажат». И Данте спешит «в речах излиться громогласных»: «Вы алчностью растлили христиан, топча благих и вознося греховных… сребро и злато – ныне бог для вас». Грешный папа, слушая поэта, корчится и дрыгает ногами («совестью иль гневом уязвленный»), а Вергилий улыбается,
Как бы довольный тем, что так правдив
Звук этой речи, мной произнесенной.
Что касается монахов, то Данте эффектно предоставляет возможность высказаться самому Бенедикту, основателю древнего монашеского ордена:
Те стены, где монастыри цвели, —
Теперь вертепы; превратились рясы
В дурной мукой набитые кули.
Именно после рассуждений Бенедикта о забвении нынешней церковью заветов евангельской бедности («белый цвет стал черным») Данте горько и отрешенно вглядывается с высоты небес в наш жалкий земной шар.
Еще резче изъясняется почтенный богослов Дамьяно: разжиревший монах, еле взгромоздившийся на коня, и конь, покрытый широченной монашеской рясой – это «два скота под одной и той же шкурой». «Терпенье Божье, скоро ль час расплаты!» – восклицает богослов. Окружающие собеседников райские святые души испускают в ответ страшный вопль. «Слов я не понял; так был гром велик», – признается поэт. Но прекрасная Беатриче поясняет: в этом крике
Предвозвещалось мщенье, чей приход
Ты сам еще увидишь смертным взором.
Данте, как и все его современники, верил в церковную легенду, подкрепленную фальшивой грамотой, изготовленной в VIII в.[672] Легенда гласила, что император Константин, перенеся столицу на Восток, якобы вручил папе Сильвестру в знак благодарности за свое чудотворное исцеление власть над Римом. Данте не был знаком с текстом «дара Константина», но отрицал его юридическую правомочность. «Дело это гибель в мир внесло!» «Дар», по мнению поэта, – роковая ошибка, начало и причина упадка христианства.
Уже немецкий поэт Вальтер фон Фогельвейде своеобразно дополнил легенду – оказывается, когда Константин преподнес папе опрометчивый дар, некий ангел громко возгласил: «Увы, увы и еще раз увы!» У Данте в «Чистилище», когда аллегорически изображается «дар Константина», тоже звучит голос с небес: «О челн мой, полный бремени дурного». Но Данте не удовлетворяется и этим. Он объявляет, в конце концов, «дар» вторым грехопадением! «О Божий суд, восстань на нечестивых!» Ибо поэт убежден, что мирская власть и богатства противоречат самой сути религии[673]. «Невеста Божья не затем взросла… чтоб золото стяжалось без числа». Данте отвергает церковную десятину. Он заявляет:
Все, чем владеет церковь, – искони
Наследье нищих, страждущих сугубо.
Он ссылается на Евангелие: «Не имейте ни золота, ни серебра, ни денег в поясах ваших, ни сумы для странствования». «И хотя у Луки имеется ограничение этого запрета в отношении известных предметов, но я не мог обнаружить, чтоб церковь после этого запрещения получила позволение владеть золотом и серебром… Наместник Божий может принимать не во владение, а только для церковной раздачи бедным во Христе, что, как известно, делали апостолы».
Данте противопоставляет современной церкви церковь времен раннего христианства. «Отцы церкви» «искали Бога, как конечное и лучшее, эти же стремятся только к доходам и бенефициям». В своей ненависти к хищному и порочному духовенству Данте заходит так далеко, что изображает церковь в виде апокалиптического зверя с восседающей на нем блудницей – папством.
Все это сильно отдавало ересью. Как отмечает Энгельс, «когда окрепло бюргерство, в противоположность феодальному католицизму развилась протестантская ересь, сначала у альбигойцев, в Южной Франции, в эпоху высшего расцвета тамошних городов». Рядом с альбигойцами Энгельс ставит итальянца Арнольда Брешианского, боровшегося в XII в. против папства (некоторые высказывания Арнольда легко спутать с высказываниями Данте). «Ересь городов, – а она собственно является официальной ересью средневековья, – была направлена главным образом против попов, на богатства и политическое положение которых она нападала»[674]. Данте тоже, в духе бюргерской ереси, нападал на богатства и политическую власть церкви, проповедуя, кроме того, немало иных, явно еретических мыслей[675].
Например, Данте полагал, что церковное отлучение не отнимает надежд на вечное блаженство, ибо
Милость Божья рада всех обнять,
Кто обратится к ней, ища спасенья.
Данте издевался над торговлей индульгенциями. Он высмеивал вздорные проповеди, читаемые с амвона: «Теперь в церквах лишь на остроты падки да на ужимки», «а Евангелие молчит». Поэт требовал возвращения к евангельской простоте и святости, страстно обвиняя церковь в искажении учения Христа. Он повторял распространеннейшие доводы чуть ли не всех еретиков и катаров, и вальденсов, и иоахимитов. Он поместил в рай осужденных церковью Иоахима Флорского и Сигерия Брабантского.
По существу, вольнодумством была уже сама необузданная фантазия, с которой Данте изобразил «географию» загробного царства, по-своему распределив муки и блаженства, по-своему истолковав их последовательность и основания. Ведь в католическом вероучении не было ни слова о том, что можно покинуть ад, спускаясь по телу сатаны, что чистилище это огромная гора в южном полушарии, вздувшаяся над Люцифером, и т. д. Лишь при очень независимом отношении (чтоб не сказать большего) к букве католицизма можно было посадить рядом с Господом Богом императора Генриха VII и Беатриче, дерзко сделав возлюбленную воплощением небесной мудрости.
Данте признался в «Комедии», что его не раз смущала мысль, которую он излагает так:
Родится человек
Над брегом Инда; о Христе ни слова
Он не слыхал и не читал вовек;
Он был всегда, как ни судить сурово,
В делах и в мыслях к правде обращен,
Ни в жизни, ни в речах не делал злого.
И умер он без веры,
