Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отчетливое влияние иоахимизма заметно и в творчестве Данте. Не случайно поэт поместил Иоахима в рай вместе со святыми, хотя учение его было осуждено еще в 1215 г. Латеранским собором как еретическое. Ветхозаветный, пророческий тон Данте и пессимистическое, в духе Апокалипсиса, восприятие им социальной действительности – живо напоминает о проповедях иоахимитов.
«Апостольские братья» утверждали, что со времени папы Сильвестра, принявшего гибельный «Константинов дар», римская церковь сошла с праведного пути и погрязла в пороках, в жадности и гордыне. Ее прелаты, ее монахи – «слуги дьявола». Римская курия – это блудница, описанная в Апокалипсисе, это – Вавилон, который должен быть разрушен. Церковь необходимо реформировать и возвратить к образу жизни времен раннего христианства, к заветам Евангелия и первых апостолов. Церковь должна быть лишена богатства и светской власти. На апостольский престол воссядет новый «святой папа», чудодейственно посланный Господом[683].
Таковы вкратце некоторые важнейшие пункты проповедей «апостольских братьев» и посланий Дольчино. Среди приведенных высказываний нет ни одного, которого не разделял бы Данте и которое не встречалось бы в его произведениях – иногда в тех же самых выражениях.
Усвоил Данте и мессианство иоахимитов, за которым таились надежды на решительное преобразование общества и установление социальной справедливости и братства[684]. Замечателен тот факт, что в народных массах, в низах были чрезвычайно сильны «гибеллинские» идеи, и в конце XIII – начале XIV в. империя рассматривалась иоахимитами как святое орудие Бога, которое сокрушит неправедную церковь и расчистит дорогу к светлому царству Святого Духа.
«Апостольские братья», как показывают следственные акты Болонской комиссии, надеялись на приход императора. (Некая отшельница Дзолета пророчествовала, «что империя вскоре должна расцвести»). Дольчино, ненавидя анжуйскую (французскую) династию, правившую в Неаполе, и Бонифация VIII, связывал свои планы с восстановлением империи. Роль мессии должен был, по мысли Дольчино, сыграть Федерико Арагонский, король Сицилии, который позже выступит в качестве союзника Генриха VII Люксембургского. Можно не сомневаться, что, доживи Дольчино до 1310 г., он приветствовал бы поход Генриха. В его время на троне Священной империи сидел Альберт Австрийский, не вмешивавшийся в итальянские дела, и ориентация крестьянского вождя на Федерико Арагонского, заклятого врага анжуйцев и папы, была подсказана конкретной исторической обстановкой.
Дольчино и его сторонники мечтали, что Федерико, вступив в Рим и став императором, даст Италии «девять королей» и во главе этих «королей» (вспомним о «частичных правителях» Данте) поведет беспощадную войну против развращенной церкви, против «могущественных и тиранов», казнит Бонифация VIII и всех священников и монахов, лишит церковь богатств и светской власти, обратит ее и «всю землю» к евангельской жизни. «И тогда среди всех христиан будет утвержден мир»[685].
Разумеется, мы не найдем у пополанского демократа Данте тех специфически классовых черт, которые характеризуют идеи революционной плебейской секты «апостольских братьев» и вождя городской бедноты и крестьян Дольчино. Разумеется, сближать политические взгляды Данте и Дольчино нужно осторожно и лишь до известного предела. И все же такое сопоставление заставляет совсем по-новому взглянуть на «гибеллинизм» Данте, на его мессианство, на его мировоззрение в целом. Несомненно, что Данте и Дольчино вовсе не так безнадежно далеки друг от друга, как это обычно утверждают[686]. В иоахимистской окраске идеологии Данте с большой силой отразилась психология широких народных масс Италии.
Трагизм Данте – это трагизм младенческих шагов первоначального накопления, это трагизм внезапных социальных сдвигов, лишавших тысячи людей привычной почвы под ногами, катастрофически ухудшавших их положение; это трагизм ожесточенной политической борьбы, заливавшей кровью раздробленную Италию; это трагизм постоянной неустойчивости и неуверенности в будущем.
Вот почему Беатриче скорбит о «жизни современной несчастных смертных». Вот почему с такой болью произносит Данте: «Безмерно горький мир».
«Одуряет вас корысть слепая»
В одиннадцатой песне «Ада» флорентийский поэт просит Вергилия объяснить: «… в чем ростовщик чернит своим пороком любовь Творца». Суть замысловатого ответа такова: источником благосостояния должны быть божественные дары природы, но противоестественно, чтобы деньги порождались деньгами.
Совсем средневековый ответ. Может показаться, что Данте страшно отстал от итальянской действительности. Выступая в «Пире»[687] против «опасного возрастания богатств», поэт писал, что деньги предательски «обещают устранить любую жажду и любые лишения, принести всяческое утоление и довольство». «Но, обещая это, вводят человеческую волю в грех алчности», «внушают неутолимую жажду душе, охваченной лихорадкой». Вместе с богатствами растут желания, а с ними – стремление к новым богатствам, новые страхи и беспокойства. Данте ссылается на Боэция: «Алчность непременно вселяет в людей ненависть». Не забывает Данте подкрепить свои рассуждения о «проклятых богатствах» и Ветхим заветом, Цицероном, Горацием, Ювеналом…
Главный довод заключается в том, что богатство мешает нравственному совершенству. К тому же оно попадает чаще к «дурным, а не добрым». «Какой добрый человек станет наживаться посредством силы или обмана?» Но и честная нажива редко достается «добрым», ибо требует слишком много забот и усилий, «а усердие добрых устремлено к высшим вещам», т. е. к Богу. Значит, богатство нужно осудить еще потому, что оно не служит воздаянием добродетели. В распределении богатства «ничуть не отражается справедливость»[688].
Легче всего, начитавшись богословских аргументов в «Пире» или «Комедии», решить, что Данте воюет против алчности с отвлеченных этических позиций. Легче всего решить, что поэт вступил в разлад со своим предприимчивым и меркантильным веком, потому что не сумел отрешиться от традиционных религиозных представлений[689]. Однако это ничего нам не объяснит. Потому что сама средневековая окраска взглядов Данте нуждается в объяснении. Данте подходил к экономике с моральной точки зрения. Но за богословскими силлогизмами, за той или иной моральной точкой зрения в средние века, как и во все века, скрывалась в конечном счете опять-таки экономика. Какие социальные источники питали ненависть Данте к духу первоначального накопления? – вот в чем состоит проблема.
Пусть Данте и впрямь оперировал отвлеченными категориями и свысока относился к богатству вообще. Но мы-то прекрасно понимаем: гнев Данте, в действительности, далеко не абстрактен, он бьет по «жирному народу» Флоренции. А раз мы знаем, на что объективно направлен этот гнев, нам остается понять, откуда он исходит. И тут мы можем не слишком доверять тому, что думал на сей счет сам поэт. Своей цели
