Король былого и грядущего - Теренс Хэнбери Уайт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне бы хотелось, чтобы ты взял у меня что-нибудь, Ланс, и дал мне что-нибудь свое. Давай обменяемся кольцами.
Они обменялись кольцами.
– Бог да пребудет с моим кольцом, – сказала она, – как я с ним пребуду.
Ланселот повернулся и направился к двери. Снаружи кричали:
– Выходи из Королевиной спальни!
– Изменник Королю!
– Открывай дверь!
Они старались наделать побольше шума, чтобы вызвать скандал. Ланселот встал к источнику шума лицом, расставил ноги и ответил им на языке чести:
– Оставьте этот шум, сэр Мордред, и примите мой совет. Ступайте прочь от дверей этого покоя и не поднимайте такого крика, и не занимайтесь больше наветами. И если вы разойдетесь и перестанете шуметь, я завтра утром предстану перед Королем, и тогда мы посмотрим, который из вас – или, может быть, все вы – осмелится обвинить меня в измене.
И там я отвечу вам так, как надлежит рыцарю, что сюда я пришел не со злым умыслом; и это я там докажу и внушу, как должно, моими собственными руками.
– Тьфу на тебя, предатель! – прокричал Мордред. – Мы все равно захватим тебя, несмотря на твое бахвальство, и убьем тебя, если захотим.
Другой голос проорал:
– И знай, что мы от Короля Артура получили право выбора: убить нам тебя или помиловать.
Ланселот опустил забрало на затененное лицо и острием меча сдвинул засов. За распахнувшейся с грохотом крепкой деревянной дверью обнаружился узкий проход, забитый железными фигурами и мечущимся пламенем факелов.
– Ах, сэры, – зловеще произнес Ланселот, – а другого благословения нету на вас? Тогда держитесь.
8
Спустя неделю клан Гавейна собрался в Судебной зале.
При дневном освещении комната выглядела иной, поскольку окна теперь занавешены не были. Она больше не походила на ящик, лишившись отчасти обманчивой и угрожающей ровности всех четырех стен, которая превращала ее в подобие гобеленовой западни, вроде той, что соблазнила рапиру Гамлета на поиски крыс. Свет послеполуденного солнца вливался в створчатые окна, расцвечивая тканый рассказ о Вирсавии, сидевшей, выпятив чету округлых грудей, в ванне, установленной на зубчатой стене замка, который казался сложенным из игрушечных детских кирпичиков; ярким пятном выделяя Давида на ближайшей к ней крыше – бородатого, в короне и с арфой; зыблясь на сотнях коней, копий, торчавших все в одну сторону, доспехов и шлемов, рябивших в сцене битвы, ставшей для Урии последней. Сам Урия, напоминая неопытного ныряльщика, валился с коня, получив от вражеского рыцаря удар мечом, застрявшим в области диафрагмы. Меч, дойдя до середины тела, развалил несчастного надвое, и из раны обильно извергались пугающе реалистические вермильоновые черви, по всей видимости изображавшие Уриевы кишки.
Гавейн угрюмо сидел на одной из поставленных для просителей боковых скамеек, скрестив руки и затылком прислонясь к гобелену. Гахерис, присев на длинный стол, возился с кожаным плетением соколиного клобучка. Он пытался поменять местами стягивающие клобучок ремешки, чтобы тот садился плотнее, и, поскольку плетение было сложным, запутался. Рядом с ним стоял Гарет, испытывавший острое желание отобрать у брата клобучок, ибо был уверен, что сможет поправить дело. Мордред, с белым лицом и рукою в повязке люлькой, стоял, прислонясь, в амбразуре одного из окон и смотрел наружу. Его все еще мучила боль.
– Это надо в прорезь продеть, – сказал Гарет.
– Знаю, знаю. Я хочу сначала просунуть вот этот.
– Дай я попробую.
– Погоди минуту. Прошел.
Мордред сказал от окна:
– Палач готов начать.
– Угу.
– Жестокая ее ожидает смерть, – сказал Мордред. – Дерево взяли выдержанное, дыма не будет, так что она сгорит, не успев задохнуться.
– Это ты так думаешь, – мрачно сказал Гавейн.
– Несчастная старуха, – сказал Мордред. – Даже как-то жалко ее становится.
Гарет гневно повернулся к нему:
– Мог бы раньше об этом подумать.
– А теперь верхний, – сказал Гахерис.
– Насколько я понимаю, – продолжал Мордред, ни к кому в особенности не обращаясь, – нашему сюзерену полагается наблюдать за казнью через это окно.
Гарет окончательно вышел из себя:
– Ты бы не мог помолчать хоть минуту? А то начинает казаться, что тебе нравится смотреть, как сжигают людей.
Мордред презрительно ответил:
– Как и тебе, на самом-то деле. Только ты думаешь, что говорить об этом вслух некрасиво. Ее сожгут в одной рубашке.
– Да умолкни ты, ради бога!
Тугодум Гахерис произнес:
– По-моему, тебе нечего так волноваться.
Мордред мгновенно развернулся к нему:
– Почему это ему нечего волноваться?
– А чего ему волноваться? – сердито спросил Гавейн. – Или ты полагаешь, что Ланселот не примчится ее спасать? Уж он-то во всяком случае не трус.
Мордред быстро сообразил, о чем речь. Спокойная поза его сменилась нервным возбуждением.
– Однако, если он попытается спасти ее, будет бой. Королю Артуру придется сражаться с ним.
– Король Артур будет наблюдать за казнью отсюда.
– Но это чудовищно! – взорвался Мордред. – Ты хочешь сказать, что Ланселоту позволят улизнуть с Гвиневерой из-под нашего носа?
– Вот именно это самое и случится.
– Но тогда вообще никто не будет наказан!
– Силы небесные, ты человек или нет? – воскликнул Гарет. – Неужели тебе так хочется увидеть, как сжигают женщину?
– Да, хочется! Вот именно хочется! Гавейн, ты что же, намерен сидеть здесь и ждать, пока это случится, после того как убили твоего брата?
– Я предупреждал Агравейна.
– Вы трусы! Гарет! Гахерис! Заставьте его сделать что-нибудь. Этого нельзя допустить. Он же убил Агравейна, вашего брата.
– Насколько мне известна вся эта история, Мордред, Агравейн и с ним еще тринадцать рыцарей в полном вооружении вознамерились убить Ланселота, когда на нем ничего, кроме мантии, не было. А кончилось тем, что убитым оказался сам Агравейн и с ним все тринадцать рыцарей, – за исключением одного, который сбежал.
– Я не убегал.
– Ты выжил, Мордред.
– Гавейн, клянусь, я не убегал. Я сражался с ним, сколько было сил. Но он сломал мне руку, и я ничего не смог сделать. Клянусь честью, Гавейн, я честно сражался с ним. – Он почти плакал. – Я не трус.
– Если ты не убегал, то как же вышло, – спросил Гахерис, – что Ланселот отпустил тебя, перебив всех остальных? В его интересах было убить всех вас, тогда бы и свидетелей не было.
– Он сломал мне руку.
– Да, но он не убил тебя.
– Я говорю правду.
– Но он же тебя не убил.
От боли в руке и от гнева Мордред расплакался, как дитя.
– Предатели! Вот всегда так. Оттого, что я слабее других, все вы против меня. Вам подавай мускулистых болванов, а мне вы все равно не поверите, что бы я ни говорил.
