Король былого и грядущего - Теренс Хэнбери Уайт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот миг, когда в комнату вошел Король, голос Мордреда сорвался. Вид у Артура был усталый. Он медленно приблизился к трону и устроился на нем. Гавейн, поднявшийся было со скамьи, снова плюхнулся на нее, а Гарет с Гахерисом так и остались стоять, с жалостью глядя на Артура под аккомпанемент Мордредовых рыданий.
Артур ладонью потер лоб.
– Почему Мордред плачет? – спросил он.
– Мордред пытался нам объяснить, – ответил Гавейн, – как это вышло, что Ланселот убил тринадцать рыцарей, а потом подумал-подумал да и решил, что нашего Мордреда убивать не стоит. Причина, видать, была та, что между ними вспыхнули теплые чувства.
– Я думаю, что могу объяснить, в чем причина. Видите ли, десять дней назад я попросил сэра Ланселота не убивать моего сына.
Мордред горько сказал:
– И на том спасибо.
– Вам не меня следует благодарить, Мордред. Правильнее всего было бы сказать спасибо Ланселоту.
– Лучше бы он меня убил.
– Я рад, что он этого не сделал. Постарайтесь научиться хоть немного прощать, сын мой, теперь, когда у нас такая беда. Помните, что я ваш отец. У меня больше не осталось семьи, только вы один.
– Лучше бы мне было и не родиться.
– Я тоже так думаю, бедный мой мальчик. Но вы родились, и нам теперь остается как можно лучше исполнить свой долг.
Мордред, на лице которого выразилось как бы застенчивое коварство, поспешил подойти к нему.
– Отец, – сказал он, – известно ли вам, что Ланселот непременно явится, чтобы спасти ее?
– Я ожидал, что так это и будет.
– Но вы выставили рыцарей, чтобы ему помешать? Вы распорядились о крепкой страже?
– Стража крепка настолько, насколько это возможно, Мордред. Я старался быть честным.
– Отец, – взмолился Мордред, – пошлите им в помощь Гавейна и этих двоих. Он же приведет с собой сильный отряд.
– Как, Гавейн? – спросил Король.
– Спасибо, дядя. Только вы бы меня лучше не просили.
– Я обязан попросить вас, Гавейн, чтобы соблюсти справедливость по отношению к страже, уже находящейся там. Вы же понимаете, если я считаю, что появится Ланселот, выставить слабую стражу было б нечестно, ибо это означало бы – предать своих людей, просто пожертвовать ими.
– Станете вы меня просить или нет, но, при всем уважении к Вашему Величеству, я туда не пойду. Я этих двоих наперед предупредил, что участвовать в их затее не стану. Нет у меня желания ни смотреть, как сжигают Королеву Гвиневеру, – хотя, должен сказать, и не выйдет из этого ничего, так я надеюсь, – ни помогать ее сжечь. Вот и весь сказ.
– Ваши речи пахнут изменой.
– Может, и так, но только я к Королеве всегда относился по-доброму.
– Я тоже относился к ней по-доброму, Гавейн. Это ведь я женился на ней. Но когда дело идет о государственном правосудии, обычные чувства лучше отставить в сторону.
– Боюсь, не получится у меня их отставить.
Король повернулся к другим двум братьям:
– Гарет? Гахерис? Вы окажете мне услугу, надев доспехи и укрепив собой стражу?
– Дядя, пожалуйста, не просите нас.
– Поверьте, мне не доставляет радости просить вас об этом, Гарет.
– Я знаю, но, пожалуйста, не надо нас заставлять. Ланселот – мой друг, как я могу с ним биться?
Король коснулся его руки:
– Ланселот ожидал бы, что вы пойдете туда, дорогой мой, против кого бы мы ни выставили стражу. Он тоже верит в справедливость.
– Дядя, я не могу с ним сражаться. Он посвятил меня в рыцари. Я пойду, если таково ваше желание, но я пойду без доспехов. Хотя боюсь, что и это тоже пахнет изменой.
– Я готов пойти в доспехах, – сказал Мордред, – пусть даже рука моя сломана.
Гавейн саркастически заметил:
– Для тебя, паренек, это будет вполне безопасно. Мы же знаем, что Король попросил Ланселота, чтобы он тебя не обижал.
– Предатель!
– А вы, Гахерис? – спросил Король.
– Я пойду с Гаретом, безоружный.
– Ну что же, полагаю, большего мы сделать не можем. Кажется, я постарался сделать все, чего требовал долг.
Гавейн поднялся со скамьи и с неуклюжим сочувствием протопал к Королю.
– Вы сделали больше, чем можно было от вас ожидать, – с теплотой в голосе произнес он, держа в своей лапе ладонь с набрякшими венами, – и теперь нам остается только надеяться на лучшее. Пусть мои братья пойдут туда – без оружия. Он не тронет их, если будет видеть их лица. А я должен остаться здесь, с вами.
– Ну, значит, идите.
– Можно, я скажу палачу, чтоб начинали?
– Скажите, Мордред, если вам это нужно. Передайте ему мой перстень и возьмите у сэра Бедивера письменное распоряжение.
– Спасибо, отец. Спасибо. Это не займет и минуты.
И обладатель бледного, озаренного энтузиазмом, а на миг и странно-искренней благодарностью лица поспешил прочь из залы. С горящими глазами и нервно подергивающимся ртом, он последовал за братьями, вышедшими, чтобы присоединиться к страже. Старый Король, оставшись наедине с Гавейном, уронил голову на руки.
– Он мог бы сделать это, проявив чуть больше достоинства. Или хоть постаравшись не выказать удовольствия.
Гавейн положил руку на его поникшее плечо.
– Не бойтесь, дядя, – сказал он. – Все будет как должно. Ланселот спасет ее, когда наступит определенное Богом время, и никто не причинит ей вреда.
– Я старался исполнить мой долг.
– Вы достойны восхищения.
– Я приговорил ее, потому что закон того требует, и сделал все, зависящее от меня, чтобы привести приговор в исполнение.
– Но этого не будет. Ланселот не допустит, чтобы она пострадала.
– Гавейн, вам не следует думать, будто я пытаюсь ее спасти. Я – правосудие Англии, и наша задача – без всякой жалости предать ее смерти на костре.
– Да, дядя, и всякому ведомо, как вы старались об этом. Но правда-то остается правдой – в душе мы оба желаем, чтобы она не пострадала.
– Ах, Гавейн, – сказал Король. – Ведь я столько лет был ей мужем!
Гавейн повернулся к нему спиной и отошел к окну.
– Не мучьте себя. Вся эта смута кончится, как ей и следует.
– А как следует? – воскликнул старик, горестно глядя Гавейну в спину. – И как не следует? Если Ланселот придет к ней на помощь, он убьет множество ни в чем не повинных людей, назначенных в стражу, которую я поставил, чтобы сжечь ее на костре. Они доверились мне, и я выставил их, чтобы они его к ней не подпустили, ибо таково правосудие. Если он ее спасет, они падут. А если они не падут, сожгут ее. Она погибнет, Гавейн,
