Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира - Нил Сэмворт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В крыле К я почти постоянно был на двойках. Там было четыре закрытых блока с камерами, плюс офис и раздаточная в «подвале» – не для зэков, а для нас. Поскольку крыло было действительно огромным, уход за одним блоком сам по себе был большой работой. Когда заключенные выходили из своих камер днем, они оставались в своем блоке, как и персонал, по двое на каждый блок – по сути, шесть офицеров охраняли двести заключенных.
На двойках коридор был шириной около десяти метров, и заключенные могли прогуливаться взад и вперед. А на тройках или четверках – шириной всего в метр. Кроме того, зэки не могли даже ходить там по кругу, потому что один конец был заблокирован; они словно застревали в какой-то U-образной фигуре. Вот почему у нас также была внутрикамерная связь, что означало, что они могли бродить туда-сюда, но мы не хотели, чтобы они болтали в коридоре ночью. Если двести парней делают это одновременно, начинается бедлам. Мы кричали им: «Убирайтесь из коридора» или «Убирайтесь за дверь», и они так и делали.
Но мы были довольно строги с ними, вот что я скажу. На двойках было сорок камер, по двадцать с каждой стороны. В дальнем конце коридора была дюжина камер для «уборщиков», в основном двухместных, поскольку эти парни не считались опасными. Уборщики – образцовые заключенные. У них есть дневная работа, так что они будут убираться, много заниматься спортом и вообще не будут действовать сотрудникам на нервы. С левой стороны было место, где мы держали ребят основного режима.
В тюрьме действует система поощрительных привилегий – IEP (incentive earned privileges). Все начинается со стандартного режима: новичков сажают в камеру, дают телевизор и уходят.
Если они за три месяца не получают предупреждений, то могут подать заявление на повышение статуса, и это позволяет им каждую неделю тратить чуть больше на тюремную столовую, то есть на продукты, например, на сухое молоко, чай, шоколад и печенье. Они сами платят за них со счетов, пополняемых их семьями, или из денег, заработанных на работе. Девять смен приносят около 6,50 фунтов (примерно 650 рублей). Вообще-то каждый заключенный после оглашения приговора обязан работать. Но на самом деле в Стрэнджуэйс не хватало рабочих мест, и заключенные, которым переводили деньги их семьи, не особо стремились подавать заявления на работу. У нас было около 300 мест в мастерских и небольшое количество уборщиков в каждом крыле – тех, кто занимался уборкой или обслуживал раздаточную. Было также около 80–100 мест для тех, кто хочет учиться.
Еще существовала надбавка, которую получал каждый заключенный, независимо от того, работал он или нет, – раньше она составляла около 2,50 фунтов (примерно 250 рублей) в неделю. В Стрэнджуэйс парни, ожидающие суда, то есть те, кто по закону еще как бы не был ни в чем виновен, могли тратить 40 фунтов (примерно 4000 рублей), а уже приговоренные – 24 (примерно 2400 рублей). У тех, кто хорошо себя вел, было, может быть, на пятерку больше. И дополнительные визиты. «Стандартный» заключенный получал около четырех посещений в месяц, образцовый – еще пару сверху – большое дело. Шесть часов в обществе семьи вместо четырех. У тех, кто еще под следствием – визиты могут быть ежедневными.
Образцовые заключенные также могли подать заявку на то, чтобы им прислали игровые приставки. Ну, это же образцовые заключенные, так что, если бы у каждого заключенного была PlayStation, я был бы доволен: это означало бы, что тюрьма работает как надо. Ни один из них, конечно, не играл бы двадцать четыре часа в сутки – может быть, пару часов в выходные. Это не так уж сложно организовать. Им нужен стимул хорошо вести себя, и это хорошо для сотрудников-госслужащих, вспомните обычных людей.
После стандартного режима идет основной режим: никакого телевизора, ограниченное время вне камеры. В крыле К это были два часа в день, час из которых можно провести на тренировке. Для сравнения – в «стандартном» распорядке это были пара часов утром, днем и вечером, хотя по выходным это число могло немного меняться, и у разных крыльев было разное время. Если заключенный на стандарном режиме получал два предупреждения, его переводили на основной. Берти и Губка Боб были очень добрыми: даже если кого-то заставали за едой или питьем в коридоре, что было запрещено, и разрешалось это делать только в своей камере, они могли закрыть на это глаза. Однако если кто-то дрался, воровал или разбивал что-то, оскорблял персонал, ему тут же делали предупреждение.
Около сорока сотрудников работали со всеми альфа-самцами, запертыми в крыле. Думаю, у нас было тогда двадцать пять очень-очень хороших работников и пятнадцать не очень хороших, но система работала. Мы были сплоченной командой.
Время приема пищи было настоящим зрелищем. Люди приезжали из других тюрем просто посмотреть. Мы раздавали подносы по очереди.
В понедельник мы можем начать с двойки, во вторник – с тройки и так далее. Сто пятьдесят порций сосисок и картошки, сорок карри, двадцать вегетарианских блюд, первый пришел – первый получил, забирай и иди в камеру.
Мы выпускали их по очереди, по половине блока зараз. Заключенные спускались по лестнице в одном конце крыла, забирали еду, затем возвращались по лестнице в другом – круговая система с односторонним движением, к которой мы относились очень строго. Двести зэков кормили за 30–40 минут – мы не страдали херней. Вообще-то раздаточная может стать настоящей горячей точкой. Все получают одинаковые порции. Все честно, но если появляется какой-нибудь устрашающий бандит: «Дайте мне еще картошки…» – ситуация может быстро обостриться. Если он получит больше картошки, сразу появятся еще десять человек, которые тоже захотят добавки, и тогда тебе крышка. У нас были ситуации, когда парней приходилось сдерживать там, но это могло быть даже весело. За ужином можно было поболтать с заключенными и пошутить друг над другом.
Для многих офицеров организованность была очень важна. Не все были рады драме и волнениям. Возьмем, к примеру, моего приятеля Ленни, который
