Том 5. Стихотворения, проза - Константин Бальмонт

Кальдерон

La Vida es Sueno. Жизнь есть сон.Нет истины иной такой объемной.От грезы к грезе в сказке полутемной.Он понял мир, глубокий Кальдерон.

Когда любил, он жарко был влюблен.В стране, где пламень жизни не заемный,Он весь был жгучий, солнечный и громный.Он полюбил пред смертью долгий звон.

Царевич Сэхисмундо. РассужденьеЗемли и Неба, Сына и Отца.И свет и тень господнего лица.

Да, жизнь есть сон. И сон – все сновиденья.Но тот достоин высшего венца,Кто и во сне не хочет заблужденья.

Эдгар По

В его глазах фиалкового цветаДремал в земном небесно-зоркий дух.И так его был чуток острый слух,Что слышал он передвиженья света.

Чу. Ночь идет. Мы только видим это.Он – слышал. И шуршанья норн-старух.И вздох цветка, что на луне потух.Он ведал все, он – меж людей комета.

И вдруг безвестный полюбил того,В ком знанье лада было в хаос влито,Кто возводил земное в божество.

На смертный холм того, чья боль забыта,Он положил, любя и чтя его,Как верный знак, кусок метеорита.

Шелли

Из облачка, из воздуха, из грезы,Из лепестков, лучей и волн морскихОн мог соткать такой дремотный стих,Что до сих пор там дышит дух мимозы.

И в жизненные был он вброшен грозы,Но этот вихрь промчался и затих.А крылья духов, – да, он свеял ихВ стихи с огнем столепестковой розы.

Но чаще он не алый – голубой,Опаловый, зеленый, густо-синий, –Пастух цветов, с изогнутой трубой.

Красивый дух, он шел – земной пустыней,Но – к морю, зная сон, который данВступившим в безграничный Океан.

Великий обреченный

Он чувствовал симфониями света,Он слиться звал в один плавучий храм –Прикосновенья, звуки, фимиамИ шествия, где танцы как примета, –

Всю солнечность, пожар цветов и лета,Всё лунное гадание по звёздам,И громы тут, и малый лепет там,Дразненья музыкального расцвета.

Проснуться в Небо, грезя на Земле,Рассыпав вихри искр в пронзённой мгле,В горенье жертвы был он неослабен.

И так он вился в пламенном жерле,Что в Смерть проснулся, с блеском на челе,Безумный эльф, зазыв, звенящий Скрябин.

Эльф

Сперва играли лунным светом феи.Мужской диез и женское – бемоль –Изображали поцелуй и боль.Журчали справа малые затеи.

Прорвались слева звуки-чародеи.Запела Воля вскликом слитных воль.И светлый Эльф, созвучностей король,Ваял из звуков тонкие камеи.

Завихрил лики в токе звуковом.Они светились золотом и сталью,Сменяли радость крайнею печалью.

И шли толпы. И был певучим гром.И человеку бог был двойником.Так Скрябина я видел за роялью.

Лермонтов

Опальный ангел, с небом разлученный,Узывный демон, разлюбивший ад,Ветров и бурь бездомных странный брат,Душой внимавший песне звезд всезвонной,

На празднике – как призрак похоронный,В затишье дней – тревожащий набат,Нет, не случайно он среди громадКавказских – миг узнал смертельно-сонный.

Где мог он так красиво умереть,Как не в горах, где небо в час заката –Расплавленное золото и медь,

Где ключ, пробившись, должен звонко петь,Но также должен в плаче пасть со ската,Чтоб гневно в узкой пропасти греметь.

Внимательны ли мы к великим славам,В которых из миров нездешних свет?Кольцов, Некрасов, Тютчев, звонкий ФетЗа Пушкиным явились величавым.

Но раньше их, в сиянии кровавом,В горенье зорь, в сверканье лучших лет,Людьми был загнан пламенный поэт,Не захотевший медлить в мире ржавом.

Внимательны ли мы хотя теперь,Когда с тех пор прошло почти столетье,И радость или горе должен петь я?

А если мы открыли к свету дверь,Да будет дух наш солнечен и целен,Чтоб не был мертвый вновь и вновь застрелен.

Он был один, когда душой алкал,Как пенный конь в разбеге диких гонок.Он был один, когда, полуребенок,Он в Байроне своей тоски искал.

В разливе нив и в перстне серых скал,В игре ручья, чей плеск блестящ и звонок,В мечте цветочных ласковых коронокОн видел мед, который отвергал.

Он был один, как смутная комета,Что головней с пожарища летит,Вне правила расчисленных орбит.

Нездешнего звала к себе приметаНездешняя. И сжег свое он лето.Однажды ли он в смерти был убит?

Мы убиваем гения стократно,Когда, рукой его убивши раз,Вновь затеваем скучный наш рассказ,Что нам мечта чужда и непонятна.

Есть в мире розы. Дышат ароматно.Цветут везде. Желают светлых глаз.Но заняты собой мы каждый час –Миг встречи душ уходит безвозвратно.

За то, что он, кто был и горд и смел,Блуждая сам над сумрачною бездной,Нам в детстве в душу ангела напел, –

Свершим сейчас же сто прекрасных дел:Он нам блеснет улыбкой многозвездной,Не покидая вышний свой предел.

Вязь

Ты по цветам найдешь дорогу к раю

И ты, кого, по существу, желаюНа жизненных путях встречать везде,Кому, звездой, любя, пою звезде,Мне говоришь, что возвращусь я к раю.

Но я, прошедший весь свой путь по маю,Я, знающий, как холодно воде,Когда ей воздух шепчет весть о льде,Твоих желанных слов не понимаю.

Ты говоришь: ~дорога – по цветам.Но знаешь ли, как страшно изумленье,Когда подземный стебель стынет – Там?

В земле промерзлой жутки разветвленья.И все пчела, и все к цветам склонен,В звененье крыл ввожу церковный звон.

Я чувствую, как стынет небосклон,В бесчисленных возвратах повторенийВсе тех же сил, концов, начал, борений,Отверженных и избранных племен.

То вверх, то вниз, но вечно жизнь есть сон.Сверженье в бой, чтоб знать всю рьяность рвений,И ведать, после, счастье замирений.И снова гул несчетных веретен.

А я? Не совершая ли влюбленьеЦветка в цветок, с зари и до зариПчела лишь собирает янтари?

У пчел есть тайны, вне досягновенья.Мой мед – не мне. Мой воск – на алтари.Себе хочу лишь одного: смиренья.

Да будут беспредельны восхваленьяТого, что зажигает в сердце жар,И крайний в сердце нам несет удар,Клоня ресницы в сумрак усыпленья.

Красив покой безмерный. Бег мгновенья,Навек запечатленный властью чар.Красив усопший Месяц, Светозар.Красивей всех – рыдающее пенье.

Снегами убеленная любовь,Забыв огонь лобзаний и обиды,В мерцанье свеч внимает панихиды.

Душа, покорно саван приготовь.Запрись. Замкнись в снежистую завею,И ты, кого люблю я и жалею.

Вне знания

Что знаем мы о мыслях муравья,И разве говорили мы с пчелою?Отсюда мы уразумеем Трою,Но слепы в Одиссее Бытия.

Издревле человеческое яПризнало месяц, солнце, гром с грозою,Моря и небо с дружной бирюзою,Но, слушая, не слышит речь ручья.

Паук плетет искусней паутину,Чем мы шелки. И носит щит с крестом.Но чем, зачем, куда и как ведом

Тот хищный рыцарь? Он творит картину,Как мы творим – безвестным нам путем.Окутан тайной прочною наш дом.

И, может быть, что с Богом я ровесник,И, может быть, что Им я сотворен.Но что мне в том? Цветок мой – смертный лен.И каждый миг – мне неизвестный вестник.

Лишь в производном помысл мой – кудесник,Хоть Божеством мой разум обрамлен.В мирском пиру, среди живых племен,Кто б ни был я, я – недовольный местник.

Нет, вольный ветер нам не побратим.Мы на путях земного рассужденьяПо грани ощущения скользим.

Проходит час, мы изменились с ним.Горим в кострах безбрежного хотенья,Но наш огонь всегда уходит в дым.

Я не люблю унынья и сомненья,Себя да будет каждый – властелин.Волшебен зной. Волшебны звоны льдин.Волшебно все в играньях измененья.

Зачем решать я буду уравненье,Где слишком много тайных величин?Тут поступить – достойный путь один:Пустить стрелу и сердце бросить в пенье.

Моя стрела оперена мечтой,Я для себя достану ей Жар-птицу.Я написал блестящую страницу.

Я создал слово сказки молодой.Дети, душа, с доверьем за звездой,Лети, орел, и догони орлицу.

Рагль